Что почему русские не ходят в больницу
Названы причины отказа россиян обращаться к врачам
Некоторые пациенты отказываются посещать врачей и попадают к медикам уже в стадии тяжелого заболевания. Причины этого явления среди россиян названы в опросе профессионального сообщества «Врачи РФ» и сервиса «Доктор рядом», пишут «Известия».
82 процента докторов отмечают, что люди отказывались от визита в больницу из страха узнать о тяжелом заболевании, например, онкологии. 33 процента полагают, что человек опасается неверного диагноза. С последствиями самолечения сталкивается 65 процентов сотрудников медучреждений.
90 процентов врачей столкнулись с ситуацией, когда пациент боится проходить медицинскую процедуру, даже если она безопасная и безболезненная. Треть респондентов считает, что страх испытать боль является основной причиной отказа посетить медиков.
47 процентов докторов отмечают, что люди опасаются столкнуться с грубостью или некачественным лечением, 29 процентов — что медицинские услуги окажутся слишком дорогими.
«Речь не только о том, что человеку нагрубили. Его просто могли вовремя не выслушать или не услышать, в ультимативной форме сказать делать что-то, чего он делать не хотел категорически. После этого человек будет до последнего оттягивать новый визит к врачу», — пояснила врач-педиатр, специалист паллиативной помощи Анна Сонькина-Дорман.
Ранее профессор Сергей Нетесов заявил, что в рекордном всплеске заражений коронавирусом в России виноваты те, кто пренебрегает мерами социального дистанцирования и индивидуальной защиты, а также низкий уровень вакцинации и появление в стране индийского варианта коронавируса.
Можем, но не хотим: Почему граждане России до последнего тянут с визитом к врачу
Только 10% жителей страны не получают медпомощи по объективным причинам. Для остальных 90% отказ от врачей – личный выбор
Очередное исследование Росстата наглядно доказало, что российские граждане крайне по-особенному относятся к недомоганиям и «болячкам». Даже понимая, что дело может быть весьма серьёзным, они очень часто игнорируют ситуацию и тянут с походом ко врачу до последнего.
Опрос, проведённый во всех регионах страны, показал, что только 65% россиян, почувствовав себя нехорошо, обращаются к медикам. Оставшиеся 35% предпочитают лечиться «самостоятельно», а то и вовсе игнорируют проблему.
Естественно, такое положение дел не может не вызывать беспокойства, хотя бы в силу того, что многие заболевания, даже такие тяжёлые, как туберкулёз и многие виды онкологии, успешно лечатся на ранних стадиях, но почти не оставляют шансов на спасение в запущенных случаях.
Мотивация в цифрах
Интервьюеры попросили граждан, отказывающихся от врачебной помощи, объяснить свои мотивы. 30,2% в ответ заявили, что их не удовлетворяет работа медицинских организаций. 23,8% сослались на нехватку времени, ещё 21,7% заявили, что не рассчитывают на эффективное лечение и не верят в обоснованность предписаний, а 14,6% высказали мнение, что адекватно лечиться в нашей стране можно только платно.
Фото: www.globallookpress.com
О чем свидетельствуют все эти ответы? В первую очередь – увы, что современная медицина действительно не соответствует ожиданиям и потребностям россиян. Было бы странно ожидать, что граждане массово побегут в поликлиники, если запись к нужным специалистам зачастую «забита» на много месяцев вперёд, обследования превращаются в натуральные квесты из десятка кабинетов, каждый из которых работает по своему причудливому графику.
Вопрос недостаточной эффективности нашего здравоохранения оставим за скобками. Даже плохая медицина лучше, чем никакой, и жители многих стран с удовольствием поменялись бы с нами местами. Но наши сограждане сознательно ставят себя в положение дикарей, живущих в отрыве от цивилизации.
По опросу легко заметить, что объективно обусловленные проблемы мешают россиянам лечиться в заметно меньших масштабах. О том, что до врачей тяжело добраться, заявили 4,5% опрошенных, живущих в глубинке. Ещё 3,4% признались, что не смогли этого сделать без посторонней помощи. В 2% случаев больные обращались к медикам, но результата не получили, а 1% не знал, куда идти за квалифицированной консультацией.
Вот эти 10 процентов фактически оказались лишены возможности лечения по не зависящим от них причинам. Для остальных же 90% отказников решение не идти к врачам было личным выбором. Вынужденным, неприятным, совершённым под давлением обстоятельств – их время, как правило, было занято работой, необходимостью содержать семью, – но всё-таки выбором. Иными словами, соотношение ситуаций «надо, но не могу» и «могу, но не считаю нужным» составило примерно 1 к 9.
Фото: www.globallookpress.com
Интересно, сколько процентов из тех, кто решил не ходить по больницам, получил бы квалифицированную помощь, полагающуюся им по закону, если бы смог преодолеть свои предубеждения и слегка «подвинул» занятость? И сколько, наоборот, обзавелось хроническими заболеваниями, осложнениями и своим поведением заложило фундамент будущей инвалидности? Ответы на эти вопросы могли бы дать медицинские обследования. Но вот беда: люди, о которых мы говорим, не ходят по врачам.
Бытие против сознания
Можно сколько угодно сетовать на то, что российская медицина деградирует от недостаточного финансирования, низкой эффективности расходования средств, коррупции, кадрового голода и неадекватных решений правительства. И всё это будет правдой. Тем не менее, если граждане сами пренебрегают системой здравоохранения, воспринимая медучреждения максимум как места для получения бумажек с печатями, дабы начальство на работе убедилось, что сотрудник не прогулял, – ничего в этой сфере не изменится. Пока люди не готовы отстаивать своё право на качественную медпомощь, они и не будут её получать.
Можно встретить множество рассуждений, что россияне, мол, испорчены советским прошлым, массово заражены инфантилизмом, представлениями о том, что государство должно и обязано о них заботиться. В какой-то степени такой взгляд на проблему подтверждается соцопросами. По данным того же Росстата, среди людей старше 60 лет врачей игнорируют около 40%; в возрастной группе от 35 до 60 – 36%, а в более молодом возрасте – всего 24%. Стало быть, молодёжь действительно охотнее лечится, чем старики. Однако, скорее всего, эта тенденция связана не с выдуманными патерналистскими ожиданиями (какие уж тут, пардон, завышенные надежды после четверти века либеральных реформ), а с тем, что старшее поколение воспитывалось под жёстким прессингом пропаганды, приучавшей людей пренебрегать собой, своими интересами, здоровьем, увлечениями, взглядами на мир и самой жизнью – ради «великого общего дела» и светлого коммунистического завтра. «Завтра» в конечном итоге отменилось, а привычка «забивать» на себя – осталась.
Фото: www.globallookpress.com
Средняя возрастная группа – совершенно очевидно, самая загруженная часть нашего общества. Это они платят ипотеку, растят детей, помогают престарелым родителям и родственникам, крутясь на двух-трёх работах. К тому же это поколение тоже успело застать Советский Союз и частично усвоило неадекватное отношение к своему здоровью. Все эти шуточки про «хотите жить или будем лечиться?», анекдоты про хирургов и кошку – «на, подавись!», поговорки о том, что «больной нуждается в уходе врача, и чем дальше уйдёт врач, тем лучше» – что это, как не проявления масскультуры, отрицающей разом и заботу о себе, и адекватность официальной медицины.
Существует хороший тезис о том, что бытие определяет сознание. В его действенности можно убедиться, побывав в каком-нибудь провинциальном стационаре с облупившимися стенами, картонными коробками вместо тумбочек и разбитыми стёклами в туалетах.
Однако и сознание в не меньшей степени влияет на бытие. Задавшись целью и занявшись решением той или иной задачи, человек непременно ищет и находит нужные возможности. Массовое недовольство ситуацией, общепринятой практикой или даже законом – тоже, пусть и не моментально, но меняют положение дел. Отличный тому пример – декриминализация 282-й статьи УК.
Дело поправимое?
При общем, однозначно печальном раскладе ситуация с нашим отношением к медицине, разумеется, не безнадёжна. Опрос Росстата показал, что примерно половина граждан, отказавшихся от посещения специалистов, занялась вместо этого самолечением. Это не есть хорошо. Тем не менее, к знахарям, целителям и прочим шарлатанам пошли всего 2%. В отличие от 90-х с их Чумаками и Джунами, сейчас наше население доверяет всё-таки сертифицированным, официальным препаратам из аптек. А значит, ситуацию вполне можно вернуть в нормальное русло. Главное – не забывать напоминать себе и близким, что относиться к себе наплевательски нельзя. Даже если очень хочется.
«На глазах умирает единственный сын, а мне говорят смириться» Почему россияне боятся попасть в больницу сильнее, чем умереть?
Заболеть россияне боятся даже больше, чем умереть. По крайней мере такие результаты показывают соцопросы. При этом статистика показывает, что, к примеру, число смертей от рака, который диагностировали уже во время вскрытия, действительно очень велико. Как говорят эксперты и родные заболевших, случается так, что человек до последнего не идет к врачу или идет, но все равно не понимает всю серьезность своего положения. Либо понимает, но скрывает диагноз от семьи. На это накладывается проблема маршрутизации пациентов между больницами и банальное нежелание врачей связываться со сложными случаями, из-за чего уходит драгоценное в таких случаях время. Какими качествами и ресурсами нужно обладать, чтобы лечиться и выжить в России, — в материале «Ленты.ру».
История одного рака
Жительнице поселка Урдома Архангельской области Ирине Сергеевне Ш. (имена героев изменены) в конце октября исполнилось 74 года. В день рождения она почувствовала себя плохо — живот крутило так, что ждать врачей можно было только в скрюченном состоянии. Скорая вначале увезла ее в местную больницу. Там действует терапевтический стационар на несколько коек, но ни оборудования, ни специалистов для экстренной помощи нет.
Поскольку боль нарастала, врач порекомендовал срочно доставить пациентку в соседний городок Коряжму. До него — всего 116 километров. Но по размытой дождями насыпной трассе, испещренной ямами, дорога занимает несколько часов. На месте рентген показал, что причина боли — опухоль, которая перекрыла кишечник. Часть органа с безобразными наростами была экстренно удалена.
— Где вы раньше были? — удивлялся после операции хирург, беседуя с родственниками. — Почему ничего не делали, не обследовались? Такое бессимптомно протекать не могло.
Оно и не протекало. Выяснилось, что почти весь год Ирина Сергеевна регулярно, как на работу, ходила в поликлинику. Набор жалоб у нее был стандартный: общее плохое самочувствие, боли в желудке, тошнота, рвота и прочее. Все, что рекомендовали врачи, она, бывший педагог, ответственно выполняла, все назначенные исследования проходила — то есть была образцовым пациентом.
При этом надо понимать, что сдать анализы в городе и в деревне — это совершенно разные вещи. В шаговой доступности в Урдоме — только кровь и моча. А все, что посерьезнее, — в двух часах езды на электричке. Расписание пригородных поездов ограниченное: один рейс утром и один вечером. Чтобы лишний раз не трепать нервы ни себе, ни больнице, охотясь за направлениями и талонами, Ирина Сергеевна предпочитала за все платить.
В феврале ее муж Иван Алексеевич прочитал в местной районной газете объявление: больница Сыктывкара приглашала всех желающих госпитализироваться к ним для полной медицинской диагностики. Бесплатно, в рамках ОМС. Сыктывкар — столица соседнего с Архангельской областью региона — республики Коми, от Урдомы — шесть часов на поезде. Но Ирина Сергеевна поехала: это удобнее да и дешевле, чем постоянно мотаться на электричках в «приписанную» амбулаторию.
За неделю ей провели, как модно сейчас говорить, «диагностический чек-ап». Обнаружили «объемистое образование» в брюшной полости. Дали направление на биопсию с предварительным диагнозом — рак сигмовидной кишки. Результаты исследования обещали сообщить по телефону, поскольку к моменту его готовности пациентка должна была уже быть дома.
— Она потом звонила в больницу, — рассказывает Иван Алексеевич. — Там сказали, что все у нее нормально, онкология не подтвердилась. Ей так и сказали: все у вас хорошо. Она и успокоилась вроде как. Родным ни на что не жаловалась. В больницу ходила. Там пытались лечить то поджелудочную, то гастрит, то щитовидку, то боролись с высоким давлением, потому что пациентка все лето на огороде пахала: картошка, огурцы, помидоры, морковь, цветы, внуки. А еще частный дом — он, хоть и благоустроенный, требует постоянного внимания.
Позже, когда Ирина Сергеевна экстренно попала в больницу, родственники запросили в Сыктывкаре электронную копию результатов биопсии. Онкологию хоть и не нашли, но диагностировали «полип с абсцессом». Проктологи такие наросты рекомендуют немедленно удалять — есть опасность, что со временем они могут стать злокачественными. Но это известно в основном врачам. Для пациентов слово «полип» — безобидное, синоним банальной бородавки.
Теоретически онкологическая система помощи разработана в каждом регионе. Кроме непосредственно мероприятий по лечению, она должна предполагать маршрутизацию пациентов, у которых подозревают онкологию. На бумаге это действительно существует. В реальности система дает сбой. Например, как в случае с Ириной Сергеевной: результаты исследования из Сыктывкара по идее должны были поступить в ее поликлинику по месту жительства. Участковый врач должен был отправить ее на консультацию к онкологу, онколог должен был. и прочее, прочее, прочее. Все эти «должен был», наверное, работают, но в каком-то идеальном мире.
Что-то идет не так
Как свидетельствует официальная статистика, сбои в системе — не редкость. В докладе Минздрава о состоянии онкологической помощи в России в 2018 году сообщается, что от злокачественных опухолей умерли 28 300 россиян, не стоявших на учете в онкодиспансерах. Из них в 27 975 случаях диагноз «рак» поставил патологоанатом при вскрытии. Всего в 2018 году было выявлено 624 709 новых случаев рака. Почти у каждого пятого пациента (18 процентов) онкологию обнаружили уже в терминальной стадии.
Фото: Виктор Коротаев / «Коммерсантъ»
Служба помощи онкобольным «Ясное утро» круглосуточно и бесплатно принимает звонки от онкопациентов со всей России. Изначально подразумевается, что помощь — психологическая, на самом деле приходится помогать разруливать все проблемы, с которыми сталкиваются новобранцы «ракового корпуса».
К психологическим вопросам можно отнести только 45 процентов звонков (как принять диагноз, как сообщить близким и коллегам), все остальное — юридические и информационно-логистические сведения (какое лечение положено, какие обследования нужно сделать и прочее). Ольга Гольдман, руководитель «Ясного утра», говорит, что им специально пришлось организовать юридический отдел, чтобы качественно помогать пациентам.
— Мы делали исследование и выяснили, что в среднем люди до полугода бродят по врачам, чтобы им поставили диагноз, — рассказывает она. — Я знаю, что в Москве и Питере над этим работают, и там постепенно меняется ситуация. А в регионах все идет как обычно. «Живот болит? Ну, анальгин выпейте или но-шпу». Все! Настороженность врачей первичного звена как была низкой, так и осталась. Я слышу, что в последнее время об этом много говорят, Минздрав как-то пытается стимулировать изменения. Но страна у нас большая, людей много, а врачей — мало. Выявляемость все равно продолжает отставать от европейских цифр. Если экстраполировать международные данные, то в России онкобольных должно быть реально в два раза больше. А у нас мало того, что мы их поздно находим, так еще часто система начинает их видеть уже на последних стадиях болезни.
По словам Гольдман, одна из проблем — отсутствие маршрутизации, которая была бы понятна пациенту. Номинально вроде все есть — на бумаге все пути, возможности расписаны, а в реальности — никто ничего не знает. Учреждения, где бывает пациент, часто между собой не общаются, историю болезни и анализы либо вовсе не передают, либо могут все это потерять. Списков учреждений, где можно было бы пройти дальнейшее лечение, нет. Если человек сам где-то что-то узнает и будет настаивать направить его именно туда — возможно, медучреждение с этим согласится. Нет — добро пожаловать по месту жительства, в соседнюю больницу, где один онколог на 500 пациентов.
— Система официально действует, но все рассыпается на стадии коммуникации с пациентом, — продолжает Гольдман. — Часто больной даже не понимает, что ему врач сказал. Или думает, что все понимает, а на самом деле — нет. А переспросить уже не у кого, потому что до врача нужно 200 километров на перекладных добираться в одну сторону. Все на таких как бы мелочах строится, но именно из-за таких мелочей у нас половина населения мрет.
Цифровая лаборатория диагностики рака в технопарке «Сколково»
Фото: Кирилл Каллиников / РИА Новости
Вам не срочно
В начале октября жительница Кургана Любовь Михайлова записала видеообращение к президенту Владимиру Путину. У ее 18-летнего сына Артемия — опухоль головного мозга. Как рассказывает мать, до июня 2019 года юноша считался практически здоровым. Летом начал жаловаться на утомляемость. Поначалу этому значения не придавали — а кто сегодня не устает? Потом у него начались головокружения, двоение в глазах. В июле в головном мозге обнаружили опухоль.
— Нейрохирург в Кургане мне объяснил, что опухоль находится в таком месте, что оперировать довольно опасно. Нужно делать биопсию, чтобы уточнить диагноз, и впоследствии лечением должны заниматься онкологи, — говорит Любовь.
Для дальнейшей консультации их с сыном отправили в Центр нейрохирургии в Тюмень (два часа на поезде от Кургана) — там она оказалась 8 августа. В Тюмени нейрохирурги согласились с выводами курганских коллег — оперировать рискованно, лучше сделать биопсию. Михайловой объяснили, что в их случае биопсия головного мозга — высокотехнологичная операция. И отправили ее снова в Курган — оформлять по месту прописки государственную квоту. Уже 9 августа, то есть на следующий день после приезда из Тюмени, Михайлова отнесла документы в департамент здравоохранения Кургана. Квота была готова 28 августа, Тюмень пригласила их на госпитализацию только 24 сентября.
— Я звонила в Тюмень заведующему отделением, куда нас направляли, и спрашивала, нет ли возможности госпитализацию ускорить, — говорит Любовь. — Объясняла, что сыну с каждым днем все хуже и хуже. Мы ведь после обнаружения опухоли третий месяц ждем лечения. А без биопсии и точного диагноза терапию не назначают. У Артемия за это время все симптомы, которые изначально едва угадывались, спрогрессировали: правосторонний парез, головокружение, шаткость. Но мне сказали, что ситуация не срочная, а если нам уж очень надо, делайте эту процедуру у себя в Кургане.
В конце сентября Михайловы наконец прибыли в Тюмень. Там у Артемия взяли все анализы, которые обычно берут при поступлении в стационар, а также оперативно сделали КТ и МРТ. По итогам сказали, что ситуация у молодого человека критичная, биопсия ему уже не показана.
— То есть мне открытым текстом сказали, чтобы я смирилась и смотрела, как у меня на глазах умирает единственный сын, — плачет Любовь. — Умирает по их вине, потому что затянули до такой степени. Нас практически выгнали оттуда. Порекомендовали обратиться в Санкт-Петербургский центр радиологии. Но для этого нам нужно снова ехать в Курган и оформлять квоту.
Фото: Сергей Гунеев / РИА Новости
Пуговицы в порядке, какие претензии к карману?
— Ситуация в регионах, к сожалению, далека от той, когда пациент получат диагноз, и дальше у него все катится как по накатанной колее, — объясняет онкопсихолог Ольга Гольдман. — Или самому пациенту, или его родственнику постоянно нужно держать руку на пульсе, все координировать. Где обнаружится слабое звено — не предсказать. Ситуация в регионах примерно такая, как в юмореске Райкина: «Пуговицы в порядке, какие претензии к карману?» То есть у пациента лечение должно быть комплексным, а на деле получается, что хирурги говорят одно, химиотерапевты — другое, а амбулатория и стационар вообще между собой не общаются.
Как поясняет Гольдман, в Москве федеральные онкологические учреждения выписывают современные схемы лечения. Пациент возвращается домой (химиотерапия делается обычно по месту регистрации), а ему говорят: вас в списках на лекарства нет, приходите через полгодика. Либо лечат не тем, что требуется в конкретном случае, а тем, что есть в наличии. По сути занимаются имитацией помощи.
— Система планирования расходов на лечение практически во всех регионах отталкивается от той информации, что у них была в прошлом году — то есть покупают примерно столько же препаратов, сколько раньше, — добавляет собеседница «Ленты.ру». — Когда появляются новые пациенты, им очень сложно встраиваться. Если заболели в начале года, то нужно с боями прорываться к лечению. Успех лечения сегодня — это лотерея. Все очень сильно зависит от того, где человек лечится, где живет. А еще, конечно, от способности самого больного и его родственников к мобилизации. У нас даже есть кампания «Соберись и борись!».
Гольдман объясняет, что из-за этого лозунга они с коллегами сломали немало копий, потому что он «не очень психологичен». Не все люди могут встать, пойти и делать. Для некоторых это вообще неактуально.
— Наша позиция такая: пациент в России должен обладать большим здоровьем, чтобы лечиться, — делает вывод психолог. — У грамотного и настойчивого пациента шансов победить больше. За себя и близких реально нужно бороться. Система рассинхронизирована. Практически все нужно строить с нуля. Не знаю, когда это произойдет. Надеюсь, что при нашей жизни.
Кадр: страница «Служба «Ясное утро» на Facebook
Миллиона хватит
Почти год назад в некоммерческом Фонде профилактики рака появился новый проект — «Просто спросить». Это справочный сервис для тех, кто столкнулся с онкологией. Финансируется за счет благотворительных взносов. На портале можно задать любой вопрос, заполнив специальную форму. Диагноз по интернету ставить не будут, но посоветуют, как поступить конкретному человеку в конкретной ситуации. Если необходимо — изучат медицинские документы. Порекомендуют, к какому специалисту лучше всего обратиться именно с этой проблемой, можно ли лечиться на месте или лучше куда-то поехать. Речь не о загранице, а о российских городах.
По словам исполнительного директора Фонда профилактики рака Ильи Фоминцева, в среднем ежедневно консультантам сервиса поступает 50 запросов.
— Мы сейчас работаем над созданием базы данных, — пояснил он «Ленте.ру». — Будем туда укладывать все, что может относиться к качеству лечения онкологии. Все данные у нас есть — ежедневно в сервис поступают десятки медицинских выписок с самых разных регионов страны. Врачи-эксперты, которые отвечают на вопросы пациентов, делают пометки в рекомендациях: на каком основании приняты решения о назначенном лечении, насколько они обоснованны. База данных будет привязана к конкретному доктору и клинике. Я пока не могу сказать конкретно в цифрах, сколько именно ошибок и каких, но по ощущениям — очень много. В основном они касаются тактики лечения.
Фоминцев говорит, что когда накопится достаточный массив информации, эти сведения сделают открытыми для пациентов. При желании человек сможет вбить в соответствующую графу два параметра — локализацию опухоли и свой регион — и система выдаст ему список врачей и учреждений, в которые «не страшно» попадать.
Фото: Петр Кассин / «Коммерсантъ»
— Мы в Фонде очень много ездили по стране и примерно представляем, где и что происходит. Возможно, представляем даже лучше чиновников, — продолжает Фоминцев. — Объективных данных о качестве проведенных хирургических операций, выживаемости после химиотерапии нет. Не то чтобы они были закрыты или засекречены — их толком не собирают. Исследовать эти сведения довольно сложно, так как слишком много субъективизма, политики во всем этом. Врачи обычно объединяются в группы по интересам и действуют как в басне: кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку. А пациент ведь, когда ему ставят такой диагноз, мечется везде, ищет, спрашивает. Можно попасть в такой круг, где вроде бы все врачи хорошие, все дают друг другу отличные рекомендации, а на самом деле это просто пузырь социальных связей.
Сколько ждать
Во Всероссийском союзе страховщиков напоминают, что в программе госгарантий прописаны сроки получения медпомощи. Ожидание приема участкового врача-терапевта, педиатра, врача общей практики — не более 24 часов. Узких специалистов — не более 14 дней. Ожидание плановой госпитализации — 30 дней, но если речь идет об онкологии — 14 дней. Максимальное ожидание таких исследований, как КТ и МРТ, не должно превышать 30 дней, а при онкологии — не более 14.
Пожалуй, единственный вид услуг ОМС, который никакими сроками не регламентируется, — это высокотехнологичная медпомощь (ВМП). Поскольку многие виды онкологического лечения как раз проходят по линии ВМП, «Лента.ру» попросила эксперта Всероссийского союза страховщиков, врача-уролога Елену Большакову рассказать, на что ориентироваться в этой ситуации.
«Для оформления документов на высокотехнологичную помощь (ВМП) по линии ОМС есть конкретные сроки, они одинаковы для каждого региона.
1. Направляющая медицинская организация (поликлиника, больница) в течение трех рабочих дней передает пакет документов в медицинский центр, выбранный для оказания ВМП при финансировании по ОМС.
2. Медицинская организация, которая будет оказывать ВМП, в течение десяти рабочих дней принимает решение о наличии/отсутствии показаний для госпитализации.
А вот срок ожидания госпитализации, проведения операции или другого лечения четко не оговаривается. Все зависит от вида заболевания, стадии болезни, тяжести состояния больного, от количества пациентов в очереди и т.д. На все, включая бумажные формальности и ожидание госпитализации, на практике может уйти от нескольких дней до шести месяцев.
Что касается экстренных ситуаций, которые угрожают жизни больного, в таких случаях необходимо вызывать скорую помощь. Дальше его будут маршрутизировать врачи. В таких случаях пациенту не надо никуда ходить и собирать пакет документов. Показание к госпитализации определяет врач приемного покоя медицинской организации.
ВМП по экстренной и неотложной помощи — это чаще всего стационарный случай. Если медицинская организация, куда поступил пациент, не может сделать конкретный вид операции, а ситуация экстренная, его переведут в ту больницу, где эта услуга оказывается. Такой медицинской эвакуацией пациентов занимается сама медорганизация.
Онкология — это отдельный случай. Тактику лечения онкологического больного выбирает онкологический консилиум (не врачебная комиссия). Это комиссионная инстанция, которая есть только в онкодиспансере. В нее входят онколог-хирург, онколог-химиотерапевт и онколог-радиолог. Такой консилиум принимает решение, на каком этапе какой вид лечения необходим пациенту, и выдает направления на специализированную или высокотехнологичную медицинскую помощь».
— Где гарантия, что вы тоже не отправите больного в такой пузырь? — закономерно сомневаюсь я.
— Я понимаю, что все может выглядеть эфемерно. Но гарантия — это наша репутация. И мы к вопросу рекомендаций подходим просто. Как я лично выбираю, к какому доктору отправить родственника или знакомого? Если я ищу хирурга-онколога, допустим, то я хочу, чтобы он работал в центре, где хорошо поставлены процессы: есть оборудование, оно совпадает с компетенциями врача. Часто бывает все же наоборот: клиника напичкана техникой, но пользоваться ею не умеют. Ну и важно, как врач ведет себя по отношению к пациентам, не вымогает ли «конверты». Эта инсайдерская информация всем внутри профессии более-менее известна.
О «проверенных» местах в Фонде профилактики рака говорят осторожно: в основном Москва и Питер, да и там «есть похуже и есть получше». В регионах, за редким исключением, все печально. Тем не менее и там есть врачи, которые не уступают по уровню подготовки и знаний столичным. «Но это все штучно. Например, наши эксперты заметили, что в Самаре появился доктор, который стабильно принимает грамотные решения».
— Реально ли бесплатно лечиться и выздороветь? — интересуюсь напоследок.
— В принципе, бесплатно вы всегда можете получить лечение. Вопрос только в том, насколько вас удовлетворит его качество. С точки зрения врача, есть большая разница — лечиться в федеральном центре и в каком-то отдаленном региональном, где и оборудования нет нормального, и квалификация специалистов вызывает вопросы. А протоколы лечения, конечно, одинаково написаны что для Москвы, что для Урюпинска. Только вот разница в лечении — фатальная. И качество диагностики — абсолютно другое. То есть высока вероятность, что вас вообще станут лечить неправильно и не от того, что нужно. Такая вероятность есть и в федеральном центре, но она гораздо ниже. Однако чтобы поехать в федеральный центр, нужны деньги — хотя бы на дорогу, на жилье и прочее. Даже если вы лечитесь там по квоте, скорее всего какие-то расходы все равно будут. Так что нужно иметь финансовую подушку безопасности.
— Думаю, миллиона рублей за глаза хватит. Необязательно вы все их потратите на лечение.
— Получается, бедным лечение недоступно?
— В этом случае пациента нужно за руку везде водить и знать, куда точно нужно обращаться. Сервис «Просто спросить» сильно сокращает расходы, сохраняя качество лечения. Мы стараемся отправлять туда, где не обдирают.
Это не конец
Автор голосового письма в Кремль Любовь Михайлова в департаменте здравоохранения Кургана получила направление для выполнения биопсии головного мозга сыну. Его назначили в клинике Новосибирска. По идее, Михайловы уже должны были там находиться, но у пациента начались осложнения — пневмония. Юноша почти не ходит, с трудом передвигается от кровати до туалета.
Из Тюменского центра нейрохирургии Михайловым пришел ответ, что все делалось в соответствии с нормативами, известий об ухудшении здоровья пациента у них не было. А отправили его домой потому, что детальное обследование на месте показало: «риск возможных послеоперационных осложнений превышает риски естественного течения заболевания». «О какой доступной медицине вы говорите? — горько усмехается Михайлова. — Диагноз поставили еще в июле, а сейчас — ноябрь. И у всех — все нормально. И совесть, что фактически погубили моего сына, никого не мучает».
Федеральный центр нейрохирургии в Тюмени
«Человек простой: если умрет, так и умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет». Это цитата из знаменитой гоголевской комедии «Ревизор». С тех пор прошло почти 200 лет.