Что произошло в 1840 году у лермонтова
Недумов С. И.: Лермонтовский Пятигорск
Глава ІІІ. Вторая ссылка М. Ю. Лермонтова на Кавказ.
Лермонтов на Кавказе в 1840 году
Лермонтов на Кавказе в 1840 году
Выехав из Петербурга в начале мая, поэт около месяца пробыл в Москве, где посетил своих знакомых. 9 мая он присутствовал на именинном обеде у Гоголя, где читал отрывки из «Мцыри». В последних числах мая он уезжает на Кавказ, на три дня останавливается в Новочеркасске у своего бывшего командира генерала М. Г. Хомутова и 10 июня приезжает в Ставрополь.
После кратковременного пребывания здесь он 18 июня командируется на левый фланг Кавказской Линии для участия в экспедиции под начальством генерал-лейтенанта Галафеева.
В письме своему приятелю А. А. Лопухину накануне отъезда в отряд 17 июня Лермонтов пишет:
«Я здесь, в Ставрополе, уже с неделю и живу вместе с графом Ламбертом, который также едет в экспедицию и который вздыхает по графине Зубовой, о чем прошу ей всеподданнейше донести». 5
За время с 25 сентября до середины октября М. Ю. Лермонтов участвует в новой экспедиции и снова за боевые отличия представляется к награде.
В промежутке между экспедициями поэт жил на Кавказских Минеральных Водах. В письме А. А. Лопухину от 12 сентября 1840 года из Пятигорска М. Ю. Лермонтов сообщал: «Я теперь вылечился почти совсем и еду с вод опять в отряд в Чечню. ». 6
На первый взгляд, можно было бы подумать, что и на этот раз поэт лечился в Пятигорске. Однако в пятигорской книге ванных билетов за 1840 год фамилия поэта ни разу не встречается. Отсюда можно сделать вывод, что Лермонтов написал это письмо проездом через Пятигорск, по-видимому, на обратном пути из Кисловодска.
Из-за отсутствия кисловодских книг ванных билетов в бывшем архиве Управления Кавказских Минеральных Вод установить пребывание поэта в Кисловодске документально невозможно, но мы знаем, что независимо от характера болезни, Кисловодск всегда являлся конечным этапом всякого лечения на Кавказских Минеральных Водах.
Немного позднее Лермонтову, возможно, пришлось встретиться на Кавказе с одним из своих самых близких друзей Святославом Афанасьевичем Раевским, находившимся в то время в должности чиновника особых поручений при Кавказском гражданском губернаторе. Он попал сюда после довольно продолжительного пребывания в ссылке 5 июня года и пробыл, судя по документам Ставропольского госархива, по крайней мере, до начала октября 1840 года. 7
Дело под Валериком 11 июля 1840 года. Литография середины XIX века
По окончании тяжелых экспедиций в Большую и Малую Чечню Лермонтов имел возможность пробыть некоторое время в Ставрополе. Он часто бывает здесь у барона И. А. Вревского в интересной компании, где бывали переведенные на Кавказ декабристы.
Вот как описывает вечера у Вревского один из их участников А. Д. Есаков: 8 «. мне вспомнился 1840 г., когда я, еще совсем молодым человеком, участвовал в осенней экспедиции в Чечне и провел потом зиму в Ставрополе. Редкий день в зиму 1840-41 гг. мы не встречались в обществе. Чаще всего сходились у барона Ипп. Ал. Вревского, тогда капитана генерального штаба, у которого, приезжая из подгородней деревни, где служил в батарее, там расположенной, останавливался. Там, т. е. в Ставрополе, действительно, в ту зиму, собралось, что называется la fine fleur молодежи. 9 Кроме Лермонтова, там зимовали гр. Карл Ламберг, Д. Столыпин (Mongo), 10 Сергей Трубецкой, генерального штаба: Н. И. Вольф, Л. В. Россильон, Д. С. Бибиков, затем Л. С. Пушкин, Р. И. Дорохов и некоторые другие, которых не вспомню. Увы, всех названных пережил я. Вот это общество раз-два в неделю собиралось у барона Вревского. Когда же случилось приезжать из Прочного Окопа (крепость на Кубани) рядовому Михаилу Александровичу Назимову (декабрист, ныне живущий в городе Пскове), то кружок особенно оживлялся. Несмотря на скромность свою, М. А. как-то само собой выдвигался на почетное место и все, что им говорилось, бывало выслушиваемо без перерывов и шалостей, в которые чаще других вдавался М. Ю. Лермонтов. Никогда я не замечал, чтобы в разговоре с М. А. Назимовым, а также с И. А. Вревским Лермонтов позволял себе обычный свой тон persiflage’a. 11 Не то бывало со мной. Как младший, юнейший в этой избранной среде, он школьничал со мной до пределов возможного; а когда замечал, что теряю терпение (что, впрочем, недолго заставляло себя ждать), он, бывало, ласковым словом, добрым взглядом или поцелуем тотчас уймет мой пыл».
И. Дельвиг в своих воспоминаниях рассказывает:
«За обедом всегда было довольно много лиц, но в разговорах участвовали Граббе, муж и жена, Траскин, Лев Пушкин, бывший тогда майором, поэт Лермонтов, я и иногда кто-нибудь из гостей. Прочие все ели молча. Лермонтов и Пушкин называли этих молчальников картинною галереею». 12
Примечания
5 Лермонтов М. Ю., т. 6, с. 454—455.
7 «Домик Лермонтова». Пятигорск, 1947, с. 24—30.
8 «Русская старина», 1885, февраль, с. 474.
9 Цвет молодежи (франц.).
10 Ошибка — вероятно, Алексей Аркадьевич Столыпин.
Вторая ссылка Лермонтова на Кавказ
В 1840 году Михаила Лермонтова отправили во вторую ссылку на Кавказ.
Поединок с де Барантом
В начале 1840-х годов Михаил Лермонтов часто пересекался в свете с сыном французского посланника Эрнестом де Барантом. Тот недолюбливал поэта, поскольку считал, что стихотворение «Смерть поэта» полно ненависти не только к убийце Пушкина Дантесу, но и к французам в принципе.
Единственным развлечением Лермонтова на тот момент на приемах были женщины: он волочился за Марией Алексеевной Щербатовой и Терезой фон Бахерахт. Де Барант также стал ухаживать за обеими дамами, чтобы разозлить противника. Противостояние вылилось в дуэль.
Михаил Лермонтов. Источник: wikimedia.org
Поединок произошел 18 февраля 1840 года в том же месте, где Пушкин стрелялся с Дантесом — на Чёрной речке. Секундантами были Алексей Аркадьевич Столыпин по прозвищу Монго и граф Рауль д’Англес. До первой крови соперники дрались на шпагах, а после царапины, полученной Лермонтовым от де Баранта, перешли на пистолеты. Француз промахнулся, а поэт выстрелил в воздух — на этом дуэль завершилась.
Дуэли в России были запрещены, и 11 марта Лермонтова арестовали. Николаю I доложили, что Лермонтов защищал честь русских офицеров. Император ограничился переводом поэта в Тенгинский полк, отказавшись от идеи генерал-аудиториата о предварительном трехмесячном содержании в крепости. Де Барант отделался возвращением во Францию.
Боевые действия на Кавказе
В начале июня 1840 года Лермонтов приехал в Новочеркасск и остановился у Михаила Григорьевича Хомутова, наказного атамана Донского Войска. Тот рассказал поэту о готовящейся экспедиции против горцев, посоветовал присоединиться и даже посодействовал в этом, написав письмо к генерал-адъютанту Граббе. Командующий назначил Лермонтова наблюдающим в этом походе, зачислив в адъютантом в штаб.
10 июня поэт встретился в Ставрополе со знакомыми офицерами, а через неделю приехал в крепость Грозная. В начале июля вместе с отрядом генерал-лейтенанта А. В. Галафеева он отправился в поход против чеченцев. Отряд выжигал аулы, чтобы отвлечь армию Шамиля, планировавшего захватить Северный Дагестан. Часть горцев на самом деле покинула предводителя и начала нападать на русских.
11 июля 1840 года состоялось сражение на реке Валерик. Хотя русские и понимали, что горцы собираются напасть на них, генерал Галафеев отдал неосторожный приказ, из-за которого погибло много его офицеров. Не проверив, безопасно ли на местности, к которой они подошли, он велел подчиненным расположиться у Валерика. Как только отряд двинулся в ту сторону, горцы стали осыпать русских пулями. Началось жестокое сражение.
Лермонтов должен был наблюдать за передовой штурмовой колонной, сообщать о ситуации Галафееву и передавать его указания офицерам. Поэт бесстрашно передвигался от колонны к генералу, параллельно вступая в схватки с горцами.
В сражении полегло много русских офицеров, но со стороны черкесов погибших было вдвое больше. На следующий день Лермонтов начал работать над стихотворением «Валерик», в котором описал воды красной от крови реки и солдата, размышляющего о причинах войны. Текст был завершен через два месяца в Пятигорске.
Осенью офицеры вернулись в Грозную и возобновили борьбу с чеченцами. 10 октября получил ранение Руфин Дорохов, приятель Лермонтова. Последний заменил Дорохова на посту командира отряда. Поэт быстро вжился в новую роль. На войне он жил, как простые солдаты: ел вместе с ними и спал на бурке у костра.
Храбрость Лермонтова впечатляла его начальство. Граббе представил его к награде золотой саблей, а Галафеев — к Ордену Святого Владимира с бантом. Ни одну из наград поэт в итоге не получил.
Смерть Лермонтова
В начале января 1841 года Лермонтову дали два месяца отпуска, и он отправился в Москву, а оттуда — в Петербург. Он просил об отставке, однако у властей были другие виды на поэта.
В марте Лермонтов вместе с приятелем оказался у Александры Филипповны Кирхгоф, знаменитой гадалки. Та сказала поэту, что в Петербурге он больше никогда не окажется, а отставку получит совершенно другую, «после коей уж ни о чем просить не станешь».
В начале апреля Клейнмихель приказал Лермонтову незамедлительно уехать из Петербурга. Поэт отправился в отряд генерала Галафеева, расположенный в Темир-хан-Шуре. По пути Лермонтов заехал в Пятигорск. Там он встретился со своим приятелем Николаем Мартыновым.
Встречи молодых офицеров проходили дома у Верзилиных, где Мартынов ухаживал за старшей дочерью Эмилией Александровной, которую, несмотря на возраст, называли Розой Кавказа. Над прозвищем беззлобно посмеивался Лермонтов, как и над образом черкеса, в котором красовался перед девушкой Мартынов.
На одном из вечеров, 13 июля, Лермонтов танцевал с Розой Кавказа. Вдруг он заметил Мартынова в его обычном черкесском наряде и в шутку назвал его горцем с большим кинжалом. Музыка стихла в неподходящий момент, Мартынов услышал эти слова и оскорбился.
Позднее тем же вечером Мартынов разговаривал с Лермонтовым наедине. Поэтому нельзя сказать, только ли ироничность поэта стала причиной того, что Мартынов в итоге вызвал его на дуэль.
Гибель на дуэли приравнивалась к самоубийству, поэтому церковь запретила хоронить Лермонтова по христианскому обряду. Однако следственная комиссия постановила, что это был особый случай, и поэта не признали самоубийцей. Михаила Лермонтова похоронили 17 июля 1841 года в Пятигорске.
Семенов Л. П.: Лермонтов на Кавказе
V. М. Ю. Лермонтов на Кавказе в 1840—1841 годах
V. М. Ю. Лермонтов на Кавказе в 1840—1841 годах
В 1838—1840 годах Лермонтов вырастает в крупнейшего писателя того времени. В печати появились такие замечательные его произведения, как «Дума», «Поэт», «Бэла», «Русалка», «Ветка Палестины», «Не верь себе», «Еврейская мелодия», «Три пальмы», «Фаталист», «Дары Терека», «Памяти А. И. Одоевского», «Узник», «Первое января», «И скучно и грустно», «Тамань» и другие. В феврале 1840 г. вышел в свет «Герой нашего времени». Осенью того же года был издан небольшим томиком сборник стихотворений и поэм. По поводу стихотворения «Дары Терека» Белинский писал 9-го февраля 1840 г.: «Итак, о Лермонтове. Каков его «Терек»? Чeрт знает — страшно сказать, а мне кажется, что в этом юноше готовится третий русский поэт, и что Пушкин умер не без наследника. Во 2 № «Отечественных записок» ты прочтешь его «Колыбельную песню казачки» — чудо! А это — «В минуту жизни трудную. «
«Как безумный, твердил я дни и ночи эту чудную молитву, — но теперь я твержу, как безумный, другую молитву: «И скучно и грустно. И некому руку подать. «. 116
Расширяются и упрочиваются литературные знакомства молодого поэта, над головой которого, однако, вновь стали сгущаться темные тучи. Он мечтал оставить военную службу, отдаться литературной деятельности, но даже в семейной среде не встречал сочувствия. Еще в начале 1839 года он писал А. А. Лопухину: «Я три раза зимой просился в отпуск в Москву к вам, хоть на 14 дней — не пустили! Что, брат, делать! Вышел бы в отставку, да бабушка не хочет — надо же ей чем-нибудь пожертвовать. Признаюсь тебе, я с некоторого времени ужасно упал духом». (Л, V., 401).
Направленность произведений Лермонтова, созданных после возвращения из первой ссылки, звучавших резким обличением николаевского режима («Дума», «Памяти А. И. Одоевского», «Не верь себе» и другие), была нетерпима для правительства, беспощадно и неуклонно преследовавшего малейшее проявление подобных идей. Нужен был только какой-нибудь внешний, как будто бы не носивший политического характера повод, чтобы отправить беспокойного и опасного поэта во вторую ссылку. Настроение Лермонтова и отношение к нему высшего общества метко охарактеризовано И. С. Тургеневым, встретившим его в конце декабря 1839 года дважды — в доме княгини Шаховской и под новый год, на балу, в зале Дворянского собрания.
«Внутренно Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба. На бале Дворянского собрания ему не давали покоя, беспрестанно приставали к нему, брали его за руки; одна маска сменялась другою, а он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза. Мне тогда же почудилось, что я уловил на лице его прекрасное выражение поэтического творчества. 117
Проф. Висковатов, со слов Краевскрго и Соллогуба, передает следующий эпизод, имевший место на том же балу:
«Особенное внимание обращали на себя две дамы, одна в голубом, другая в розовом домино. Это были две сестры и, хотя было известно, кто они такие, то все же уважали их инкогнито и окружали почтением. Они то, вероятно, также заинтересованные молодым поэтом, и пользуясь свободою маскарада, проходя мимо него, что-то сказали ему. Не подавая вида, что ему известно, кто задел его словом, дерзкий на язык Михаил Юрьевич не остался в долгу, он даже прошелся с пышными домино, смущенно поспешившими искать убежища. Выходка молодого офицера была для них совершенно неожиданной, и казалась до невероятия дерзновенною». Особы, которых задел поэт, были, по-видимому, дочерьми царя. Поведение Лермонтова вызвало негодование графа Бенкендорфа, начавшего преследовать его. 118
Повод к удалению Лермонтова из столицы скоро нашелся. Из-за дуэли с сыном французского посланника Эрнестом де Ба- рантом, происшедшей в феврале 1840 г. и закончившейся для обоих противников без серьезных последствий, Лермонтов подвергся аресту, а затем высылке на Кавказ.
как художника и человека, дано им в письме к В. П. Боткину:
«Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного. Я с ним спорил, и мне отрадно было видеть в его рассудочном, охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого. Я это сказал ему — он улыбнулся и сказал: дай бог!». 119
С 6 по 14 июля Лермонтов принимал участие в походе, сопровождавшемся частыми боями. Выйдя из крепости Грозной, отряд с 10-дневным провиантом и с полукомплектом запасных артиллерийских снарядов направился к Гойтинскому лесу, уничтожил аулы Урус-Мартан, Чурик-Рошни, Пешхой-Рошни, Хажи-Рошни (6—10 числа). 11 июля на реке Валерике произошел знаменитый бой, правдиво описанный поэтом в стихотворении «Валерик». В последующие дни (12—14 числа) он участвовал в делах при селении Ачхой, Чильчихи и при возвращении отряда в крепость Грозную.
Во время этих боевых действий Лермонтов проявил большое мужество и многократно подвергал свою жизнь смертельной опасности. Вынужденный, в силу тяготивших его обстоятельств, выступать против горцев, героически отстаивавших независимость родины, поэт в душе глубоко сочувствовал им. Военная служба давно стала ему чуждой. Во время краткого отдыха после военной экспедиции он из Пятигорска писал бабушке: «То, что вы мне пишете о словах Г. Клейнмихеля, я полагаю, еще не значит, что мне откажут отставку, если я подам; он только просто не советует; а чего мне здесь еще ждать? Вы бы хорошенько спросили только, выпустят ли, если я подам».
— сборника повестей Ростопчиной, полного собрания сочинений Жуковского и Шекспира (в подлиннике). «Только, пожалуйста, поскорее; если это будет скоро, то здесь еще меня застанет». (28 июля; Л., V, 405).
Приведенные строки достаточно красноречиво говорят о том, в какую сторону были направлены интересы опального поэта. Он чувствовал себя в изгнании одиноким и писал в сентябре того же года А. А. Лопухину:
Я уверен, что ты получил письма мои, которые я тебе писал из действующего отряда в Чечне, но уверен также, что ты мне не отвечал, ибо я ничего о тебе не слышу письменно. Пожалуйста, не ленись: ты не можешь вообразить, как тяжела мысль, что друзья нас забывают. С тех пор, как я на Кавказе, я не получал ни от кого писем, даже из дому не имею известий. Может быть, они пропадают, потому что я не был нигде на месте, а мотался все время по горам с отрядом». В этом письме он сообщает некоторые подробности о сражений на реке Валерике. (Л., V, 406).
С 26 сентября по 15 октября Лермонтов опять принимал участие в походе, направленном в Чечню. 10 октября, когда выбыл из строя Руфин Дорохов, Лермонтов принял от него начальство над охотниками, выбранными из всей кавалерии в количестве сорока человек. В донесениях об участии поэта в Шалинском лесу отмечались его боевые заслуги. Об этом походе Лермонтов писал тому же Лопухину, прибыв в крепость Грозную. О душевном состоянии поэта красноречиво говорят следующие строки:
«Писем я ни от тебя, ни от кого другого уже месяца три не получал. Бог знает, что с вами сделалось; забыли, что ли? или пропадают? Я махнул рукой. Мне тебе нечего много писать: жизнь наша здесь вне войны однообразна; а описывать экспедиции не велят». (Л., V, 407).
Упомянутый Руфин Иванович Дорохов, о котором Лермонтов говорит и в последнем, цитированном нами, письме, — сын известного участника Отечественной войны И. С. Дорохова. Он служил в нескольких полках и за недисциплинированность несколько раз был разжалован в рядовые. Р. И. Дорохов был приятелем Пушкина, который говорит о встрече с ним, происшедшей во Владикавказе, при возвращении поэта из Закавказья в Пятигорск («Путешествие в Арзрум», гл. V). Лермонтов встречался с Дороховым и в последующее время. Л. Толстой изобразил Дорохова в «Войне и мире» под именем Долохова. 120
В конце октября и начале ноября Лермонтов снова находился в экспедиции, действовавшей в Чечне (при аулах Алды, Урус- Мартан и других), проявляя присущую ему энергию и отвагу.
Проф. Висковатов передает следующий эпизод, сообщенный ему бароном Паленом.
«Однажды вечером, во время стоянки, Михаил Юрьевич предложил некоторым лицам в отряде: Льву Пушкину, Глебову, Палену, Сергею Долгорукову, декабристу Пущину, Баумгартену и другим пойти поужинать за черту лагеря. Это было небезопасно и собственно запрещалось. Неприятель охотно выслеживал неосторожно удалявшихся от лагеря и либо убивал, либо увлекал в плен. Компания взяла с собою несколько денщиков, несших запасы, и расположилась в ложбинке за холмом. Лермонтов, руководивший всем, уверял, что наперед избрав место, выставил для предосторожности часовых и указывал на одного казака, фигура коего виднелась сквозь вечерний туман в некотором отдалении. С предосторожностями был разведен огонь, при чем особенно старались сделать его незаметным со стороны лагеря. Небольшая группа людей пила и ела, беседуя о происшествиях последних дней и возможности нападения со стороны горцев. Лев Пушкин и Лермонтов сыпали остротами и комическими рассказами, при чем не обошлось и без резких осуждений и скорее осмеяния разных всем присутствующим известных лиц. Особенно весел и в ударе был Лермонтов. От выходок его катались со смеху, забывая всякую предосторожность. На этот раз все обошлось благополучно. Под утро, возвращаясь в лагерь, Лермонтов признался, что видневшийся часовой был не что иное, как поставленное им наскоро чучело, прикрытое тонкою и старой буркой». 122
Упомянутый барон Пален в том же году, за несколько дней до битвы при Валерике, набросал карандашом портрет поэта, изображенного в профиль, в летней измятой фуражке, с небольшими баками, которые он отпустил в походе.
Очень характерно для Лермонтова, что с людьми, которые находились под его непосредственным командованием, он обращался очень просто, ничем не подчеркивая превосходства своего формального положения: ел с ними из одного котла, спал на голой земле. Старшие офицеры-аристократы, служившие в генеральном штабе, возмущались таким поведением поэта; не нравилось им и то, что он и одевался просто: ходил в белой холщовой шапке и канаусовой красной рубашке, которая глядела почерневшею из-под вечно расстегнутого сюртука, носившегося им без эполет. Зато Лермонтов пользовался любовью своих людей, не покидавших его в самые опасные моменты боя. О своем отряде поэт сам рассказывал А. А. Краевскому, которому он подарил свой кинжал. Этим кинжалом Лермонтов однажды отбивался от трех горцев, преследовавших его между Пятигорском и Георгиевским укреплением. Благодаря превосходству своего коня поэт ускакал от них. Только один его нагонял, но до кровопролития не дошло. 123
делая входящий угол к стороне Ачхой. Правый берег был более открыт, по левому тянулся лес, который был около дороги прорублен на небольшой ружейный выстрел, так что вся эта местность представляла нечто в виде бастионного фронта с глубоким водяным рвом.
Подойдя к этому месту на картечный выстрел, артиллерия открыла огонь. Ни одного выстрела не сделано с неприятельской стороны, ни малейшего движения не было видно. Едва артиллерия начала сниматься с передков, как чеченцы со всех сторон открыли убийственный огонь против пехоты и артиллерии.
В перечне отличившихся в этот день отмечается «необыкновенное рвение» многих лиц из старшего и младшего офицерского состава в том числе — «Тенгинского пехотного полка поручика Лермонтова» и 19 артиллерийской бригады прапорщика Вон- Ляр-Лярского, с которым они переносили все приказания войскам в самом тылу сражения в лесистом месте, что заслуживало особенного внимания, «ибо каждый куст, каждое дерево грозили всякому внезапною смертию. 124
«Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов во время штурма неприятельских завалов на реке Валерике имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшею для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы». Поэт был представлен к Владимиру 4-й степени с бантом, но корпусный командир заменил эту награду орденом Станислава 3-й степени ввиду того, что «поручик орденов не имеет».
Боевые заслуги Лермонтова отмечались в связи с его участием и в других военных операциях. За участие в экспедиции, состоявшейся в конце октября и в начале ноября, он был представлен к награде вторично, на этот раз к золотой сабле с надписью «За храбрость». 125 В правящих сферах ходатайства о награждении поэта неуклонно отклонялись.
Летом этого года, перед отправлением в последнюю экспедицию, Лермонтов совершил поездку на группу Минеральных Вод, а затем в Ставрополь, чтобы узнать в штабе командующего войсками о результатах своих хлопот об отпуске. Старшим адъютантом там оказался знакомый поэта по Московскому университету Я. И. Костенецкий. Он сообщил, что военный министр прислал по его делу командующему войсками генералу Граббе запрос; в этом запросе говорилось, что император, вследствие ходатайства бабки поручика Тенгинского полка Лермонтова об отпуске в Петербург для свидания с нею, приказал узнать о службе, поведении и образе жизни означенного офицера. «Что же вы будете отвечать на это?» — спросил Лермонтов. По обыкновению в штабе, по некоторым бумагам, не требовавшим какой-либо особой отписки, писаря сами составляли черновики ответов; в эту категорию попал и запрос министра о Лермонтове. «А вот вам и ответ», — сказал, засмеявшись, Костенецкий и начал читать текст бумаги, подготовленный штабным писарем, в которой было сказано, что поручик Лермонтов «служит исправно, ведет жизнь трезвую и добропорядочную и ни в каких злокачественных поступках не замечен». Лермонтов расхохотался, услышав такую аттестацию, и просил нисколько не изменять ее выражений и этими же словами отвечать министру. После этого тотчас же был послан министру самый лестный отзыв, в ответ на который и был разрешен Лермонтову отпуск в Петербург.
его к светским офицерам-щеголям, которые с высоты своего величия гордо смотрели на армейских офицеров и сходились с ними разве только в экспедициях, где, в свою очередь, с презрением на них смотрели и издевались над их аристократизмом. «К этой категории принадлежала большая часть гвардейских офицеров, ежегодно тогда посылаемых на Кавказ, и к этой же категории принадлежал и Лермонтов, который, сверх того, и по характеру своему не любил дружиться с людьми: он всегда был едок и высокомерен, и едва ли он имел хоть одного друга в жизни». 126
В этих словах звучит неприкрытое недоброжелательное отношение к Лермонтову; отзыв Костенецкого и тенденциозен, и фактически совершенно не верен: у поэта были друзья, но они принадлежали к другой прослойке окружавшего его общества.
Нет сомнения в том, что было много причин, вследствие которых люди, подобные барону Россильону и Костенецкому, штабные офицеры-бюрократы, так недолюбливали Лермонтова: необыкновенная поэтическая одаренность его, беспощадный сарказм, направленный против пустоты и фразерства «золотой молодежи» и лиц, занимавших высокое положение, простое человеческое отношение к подчиненным. Он не сгибался под давлением николаевского режима, смело отстаивал независимость своих убеждений и своей личности, с глубокой симпатией шел навстречу людям, более или менее близким ему по духу. В этом отношении очень характерно его общение с ссыльными декабристами, что, разумеется, не могло не раздражать его недоброжелателей и врагов. Чрезвычайно ценен, например, следующий эпизод, сообщенный декабристам Н. И. Лорером, познакомившимся в ту пору с Лермонтовым.
Во время похода в Чечню в конце 1840 г. поэт сошелся с декабристом Владимиром Николаевичем Лихаревым, членом Южного Общества; из подпоручиков он был разжалован в солдаты и находился в одном отряде с Лермонтовым. По отзыву Лорера, «Лихарев был один из замечательнейших людей своего времени. Он отлично знал четыре языка и говорил и писал на них одинаково свободно, так что мог занять место первого секретаря при любом посольстве. Доброта души его была несравненна. Он всегда готов был не только делиться, но, что труднее, отдавать свое последнее. К сожалению, он страстно любил карточную игру и вообще рассеянную жизнь. В последнем деле, где он был убит, он был в стрелках с Лермонтовым, тогда высланным из гвардии. Сражение приходило к концу, и оба приятеля шли рука об руку, споря о Канте и Гегеле и часто, в жару спора, неосторожно останавливались. Но горская пуля метка, и винтовка редко дает промахи. В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарева в спину навылет, и он упал навзничь. Ожесточенная толпа горцев изрубила труп так скоро, что солдаты не поспели на выручку останков товарища-солдата». 127 Это случилось 11 июля 1840 г., в день сражения на реке Валерике.
«И тот и другой, — говорил он, — были страстные любители сильных ощущений, и подвергать себя опасности было для них необходимостью. Уж таковы были эти люди, и такова тогдашняя бесцветная жизнь, что натуры сильные и подвижные не выносили ее серенькой обыденности. Я уверен притом, что никто из них и не думал рисоваться». 128
Будучи в Ставрополе и Пятигорске, Лермонтов встречался со многими декабристами. Интересные сведения об этом передает тот же Лорер. Отметим, что при первом свиданий с поэтом он не сошелся с ним. Он откровенно говорит: «С первого шага нашего знакомства Лермонтов мне не понравился. До сих пор не могу отдать себе отчета, почему мне с ним было как-то неловко, и мы расстались вежливо, но холодно». (Там же, 241). Но вскоре такое впечатление у Лорера рассеялось; он часто видел поэта в Пятигорске в среде гвардейских офицеров: «У Лермонтова я познакомился со многими из них, и с удовольствием вспоминаю теперь имена их: Алексей Столыпин (Монго), товарищ Лермонтова по школе и полку гвардии; Глебов, конногвардеец, с подвязанной рукой, тяжело раненый в ключицу; Тиран, лейб-гусар; Александр Васильчиков, чиновник при Гане для ревизии Кавказского Края, сын моего бывшего корпусного командира в гвардии; Сергей Трубецкой, Манзей и другие. Вся эта молодежь чрезвычайно любила декабристов вообще, и мы легко сошлись с ними на короткую ногу». (Там же, 257).
Тогда же Лермонтов встречался с декабристом М. А. Назимовым, Л. С. Пушкиным, бароном А. И. Дельвигом, поэтом Дмитриевским, приехавшим из Тифлиса, И. А. Вревским, графом К. Ламбертом, Д. С. Бибиковым, другом декабристов доктором Майером, Сергеем Трубецким. С особенным уважением относился он к И. А. Вревскому (состоявшему тогда капитаном генерального штаба) и Назимову. 129
Этот год был знаменателен в отношении быстрого роста известности Лермонтова. Выход в свет «Героя нашего времени», сборника стихотворений, появление статьи Белинского о названном романе — способствовали упрочению славы молодого писателя. В «Отечественных записках» появился ряд новых стихотворений Лермонтова. В рукописи у автора находились такие замечательные лирические произведения, как «Пленный рыцарь», «Есть речи», «Завещание», «Валерик», «Прощай, немытая Россия».
11-го декабря военный министр А. И. Чернышев сообщил командиру отдельного кавказского корпуса о том, что поручику Тенгинского полка Лермонтову разрешен отпуск в Петербург сроком на два месяца. 14 января отпускной билет был выдан, и в начале февраля поэт приехал в Петербург.
В литературной и товарищеской среде он был встречен очень радушно, но в правящих кругах враждебное отношение к нему не изменилось. В конце февраля он писал одному из своих знакомых, служивших на Кавказе, Д. С. Бибикову: «Я скоро еду опять к вам и здесь остаться у меня нет никакой надежды, ибо я сделал вот какие беды: приехав сюда в Петербург на половине масленицы, я на другой же день отправился на бал к г-же Воронцовой, и это нашли неприличным и дерзким. Что делать? Кабы знал, где упасть, соломку бы подостлал; обществом зато я был принят очень хорошо. Из Валерикского представления меня здесь вычеркнули. » Письмо заканчивается уведомлением о том, что он везет для общего обихода множество различных книг. (V, 407—408).
«Неприличие» и «дерзость» поведения Лермонтова заключались в том, что он, едва прибыв в столицу и не явившись, по форме, к начальству, отправился в обычном армейском мундире с короткими фалдами в аристократический дом — к графине Воронцовой-Дашковой, на балу у которой находился великий князь Михаил Павлович. Присутствие опального офицера на балу, на котором были члены императорской фамилии, послужило новым поводом к его травле. Настойчивые просьбы влиятельных друзей несколько смягчили отношение военных властей и графа Бенкендорфа к Лермонтову; поэт даже надеялся, что он, наконец, получит отставку, но надежды его не оправдались, и в конце апреля он должен был выехать на Кавказ. 130 Спутником поэта был родственник его А. А. Столыпин (Монго).
9 мая они прибыли в Ставрополь; в тот же день поэт писал Арсеньевой:
Я сейчас приехал только в Ставрополь и пишу к Вам; ехал я с Алексеем Аркадьевичем, и ужасно долго ехал, дорога была прескверная, теперь не знаю сам еще, куда поеду; кажется, прежде отправлюсь в крепость Шуру, где полк, а оттуда постараюсь на воды. Я все надеюсь, милая бабушка, что мне все-таки выйдет прощенье, и я могу выйти в отставку». (V, 409).
По приказу командующего войсками Лермонтов был прикомандирован к отряду, действовавшему на левом фланге, для участия в экспедиции.
Приехав в Георгиевскую крепость, поэт изменил первоначальное решение ехать в Темир-Хан-Шуру. Случайный дорожный спутник его, ремонтер Борисоглебского уланского полка П. И. Магденко передает о своей встрече с поэтом следующие подробности. Лермонтов, узнав, что в Пятигорске находятся общие знакомые — Верзилины и другие — предложил Столыпину поехать туда, а не в отряд. «Вот послушай, — сказал он, — бросаю полтинник, если упадет кверху орлом — едем в отряд; если решеткой — едем в Пятигорск. Согласен?» Столыпин молча кивнул головой. Полтинник был брошен и упал решеткой вверх. Лермонтов вскочил и радостно закричал: «в Пятигорск, в Пятигорск! позвать людей, нам уже запрягли!» Под проливным дождем прибыли в Пятигорск и остановились на бульваре в гостинице Найтаки. 131
Это было 23 мая. Лермонтов тотчас же подал рапорт о болезни и ходатайствовал разрешить ему пользоваться минеральными водами. Хлопоты по этому вопросу затянулись. Поэт, настойчиво добивавшийся осуществления своего желания, представил 15 июня медицинское свидетельство о болезни и 23 числа получил от местного коменданта Ильяшенко разрешение остаться в Пятигорске на излечение. После этого он снял со Столыпиным на окраине города небольшой домик, принадлежавший В. И. Чиляеву. Квартира эта была очень скромна, внешний вид домика незатейливый. Домик был деревянный; стены его снаружи были вымазаны глиной и выбелены; крыша покрыта тростником, с одной трубой. Поблизости поселились лица, сыгравшие большую роль в последние дни жизни поэта — Н. С. Мартынов, М. Н. Глебов и князь А. И. Васильчиков.
Ивановна была радушной хозяйкой; три же дочери — Аграфена Петровна, Эмилия Александровна (дочь Марии Ивановны от первого брака) и Надежда Петровна пользовались большим вниманием военной молодежи.
По словам Эмилии Александровны, вышедшей впоследствии за родственника и близкого друга Лермонтова А. П. Шан-Гирея, она познакомилась с поэтом в мае того года; он часто сердил ее своими шутками, и они то ссорились, то снова мирились. Впоследствии молва создала легенду, будто Лермонтов изобразил Эмилию Александровну в образе княжны Мери.
Поэт встречался в это время с Л. С. Пушкиным, юнкером Бенкендорфом, князем Сергеем Трубецким, полковником Зельмиц, офицером Лисаневичем, Р Дороховым, полковником С. Д. Безобразовым, поэтом Дмитриевским и другими лицами. По воспоминаниям Лорера, Лермонтов был душою этого общества. 132
Будучи в Пятигорске, поэт встречался с членами «кружка шестнадцати», отрицательно относившегося к политике правительства и придворным кругам. С этим обществом поэт сблизился еще в 1836 году 133
С Н. С. Мартыновым, которого поэт знал еще по юнкерской школе, у него были приятельские отношения, но тесной дружбы между ними не было, да и не могло быть. Человек пустой и самолюбивый, он принадлежал к разряду тех людей, которых Лермонтов заклеймил в «Княжне Мери» (Грушницкий и его окружение) и в очерке «Кавказец».
134 Лишь в недавнее время поднят вопрос о том, что достоверность документов, опубликованных с целью реабилитировать Н. С. Мартынова, сомнительна. 135 Это мнение разделяем и мы. Материалы, исходящие из круга лиц, близких к Н. С. Mapтынову, не внушают доверия как по фактическим несообразностям, так и по своему тенденциозно-враждебному тону, направленному против поэта.
Молодежь, в среде которой часто встречали Лермонтова, проводила время в различных развлечениях, и многим казалось, что поэт ничем как будто бы и не выделяется в этом обществе. «Где было Мартынову задумываться над Лермонтовым, как великим поэтом, — справедливо говорит проф. Висковатов, — когда люди, как товарищ поэта Арнольди, еще в 1884 году говорили, что все они в то время писали стихи не хуже Лермонтова». 136
Лишь лица чуткие, ценившие его, как замечательного поэта, с восхищением следили за каждым новым его произведением, тревожились за его судьбу, с глубокой искренностью выражали восхищение перед его необычайным дарованием, видели в нем лучшую надежду России.
«Лермонтов еще в Питере. Если будет напечатана его «Родина», то аллах- керим, что за вещь: пушкинская, т. е. одна из лучших пушкинских». 137 Когда стихотворение «Родина» появилось в «Отечественных записках» (в апреле того же года), редакция в той же книжке журнала, оповещая о скором выходе в свет второго издания «Героя нашего времени», сообщала: «Кстати о самом Лермонтове: он теперь в Петербурге и привез с Кавказа несколько новых прелестных стихотворений, которые будут напечатаны в «Отечественных записках». Тревоги военной жизни не позволяли ему спокойно и вполне предаться искусству, которое назвало его одним из славнейших жрецов своих, но замышлено им много и все замышленное превосходно. Русской литературе готовятся от него драгоценные подарки». 138
В. Ф. Одоевский подарил Лермонтову альбом, сделав следующую надпись: «Поэту Лермонтову дается сия моя старая и любимая книга с тем, чтобы он возвратил мне ее сам и всю исписанную». 139
В этот альбом Лермонтов внес на Кавказе такие жемчужины из своей лирики, как, например, «Сон», «Утес», «Тамара», «Свиданье», «Дубовый листок», «Выхожу один я на дорогу», «Морская царевна», «Пророк» и другие.
Е. П. Ростопчина поднесла поэту сборник своих стихотворений со следующей надписью: «Михаилу Юрьевичу Лермонтову в знак удивления к его таланту и дружбы искренней к нему самому».
«А вот еще жалко: Лермонтов отправлен на Кавказ за дуэль. Боюсь не убили бы. Ведь пуля дура, а он с истинным талантом, и как поэт и как прозатор». 140
Перед такими людьми и сам поэт открывал свои заветные думы, делясь новыми творческими замыслами и выражая опасения, вызванные гнетущим действием суровой действительности. Ю. Ф. Самарин, видевший Лермонтова накануне его отъезда из Москвы, сообщал в одном из писем: «Я никогда не забуду нашего последнего свидания, за полчаса до его отъезда. Он говорил мне о своей будущности, о своих литературных проектах, и среди всего этого он проронил о своей скорой кончине несколько слов, которые я принял за обычную шутку с его стороны». 141
Свой протест, свою ненависть к современному государственному строю поэт выразил в знаменитом стихотворении «Прощай, немытая Россия» (II, 88), написанном в 1840 или 1841 году. П. И. Магденко сообщает, что когда он ехал в одном экипаже с Лермонтовым и Столыпиным из Георгиевской крепости в Пятигорск, то поэт говорил почти без умолку «Говорил Лермонтов и о вопросах, касавшихся общего положения дел в России.
Об одном высокопоставленном лице я услыхал от него тогда в первый раз в жизни моей такое жесткое мнение, что оно и теперь еще кажется мне преувеличенным». 142 Возможно, что речь шла о Николае I.
«Немытая Россия», в лице Николая I, графа Бенкендорфа, мстила Лермонтову всеми имеющимися средствами. После высылки поэта из столицы последовал приказ командующему войсками на кавказской линии и в Черномории «дабы поручик Лермонтов непременно состоял налицо во фронте и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку». 143
Некоторые предписания высших властей, носившие секретный характер, не были известны самому поэту, но и то, что он знал, с чем сталкивался лицом к лицу в действительности, достаточно ясно показывало ему, что он находится под постоянным бдительным оком императора и III Отделения. Лермонтов давно восстановил против себя и знать, которую он смело и гневно заклеймил в стихотворении, посвященном гибели Пушкина. «Приятель» поэта, граф Соллогуб, в своих «Воспоминаниях» откровенно признался, что он изобразил светское значение его под именем Леонина в повести «Большой свет», написанной по заказу великой княгини Марии Николаевны. Повесть эта была опубликована при жизни Лермонтова в «Отечественных записках» за 1840 год. 144 Она является пошлым пасквилем на великого поэта и с наглядностью показывает, как единодушно действовали совместно с царским двором аристократы, ненавидевшие Лермонтова. Белинскому и самому Лермонтову эта повесть была известна, но, очевидно, они не заметили скрытого в ней враждебного смысла. 145
Такое же враждебное отношение встретил поэт и в пятигорском обществе. Проф. Висковатов, описывая последние дни Лермонтова, сообщает: «Некоторые из влиятельных личностей из приезжающего в Пятигорск общества, желая наказать несносного выскочку и задиру, ожидали случая, когда кто-нибудь, выведенный им из терпения, проучит ядовитую гадину».
К этим строкам автор дает следующее пояснение: «Выражение, которым клеймили поэта многие. Некоторые из современников и даже лиц, бывших тогда на водах, говоря о нем, употребляли эти выражения в беседе со мною». 146 что терпеть насмешки Михаила Юрьевича не согласуется с честью офицера. Лисаневич указывал на то, что Лермонтов расположен к нему дружественно и в случаях, когда увлекался и заходил в шутках слишком далеко, сам первый извинялся перед ним и старался исправить свою неловкость. К Ли- саневичу приставали, уговаривали вызвать Лермонтова на дуэль — проучить. «Что вы, — возражал Лисаневич, — чтобы у меня поднялась рука на такого человека!». 147 Находясь в столице или в глухой провинции, Лермонтов неизменно являлся предметом систематического преследования, которое стало принимать все более обостренные формы. Несомненно, не случайна ссора поэта с Мартыновым, являющаяся последним звеном в цепи этих интриг.
Живя в Пятигорске, Лермонтов бывал в домах Верзилина, генеральши Е. И. Мерлини, Озерских и других лиц, посещал Же- лезноводск и другие окрестные места. По словам Лорера, «Лермонтов был душою общества». В таком маленьком городке, каким тогда был Пятигорск, он стал самым заметным лицом, приковавшим к себе внимание всех. По воспоминаниям поручика Куликовского, всякий раз, как поэт появлялся в публике, ему предшествовал шопот: «Лермонтов идет», и все сторонились, все умолкало, все прислушивались к каждому его слову, к каждому звуку его речи. 148
В местном обществе поэт часто встречался с Николаем Соломоновичем Мартыновым, отставным майором Гребенского казачьего полка. Лермонтов знал его еще по юнкерской школе, посещая дом его родителей. Одной из его сестер он посвятил юношеское стихотворение «Мартыновой» (1831 г., т. II, 252). Находясь в Пятигорске, Мартынов обращал на себя общее внимание своим костюмом и манерами; носил черкеску необычного покроя, громадный кинжал, позировал, драпируясь в байронизм. Костенецкий сообщает о нем следующее: «Я служил в Ставрополе при штабе. К нам на квартиру почти каждый день приходил меньшой Мартынов. Это был очень красивый молодой гвардейский офицер, блондин, со вздернутым немного носом и высокого роста. Он был всегда очень любезен, весел, порядочно пел под фортепьяно романсы и полон надежд на свою будущность: он все мечтал о чинах и орденах и думал не иначе, как дослужиться на Кавказе до генеральского чина. После он уехал в Гребенский казачий полк, куда он был прикомандирован, ив 1841 году я увидел его в Пятигорске, но в каком положении! Вместо генеральского чина он был уже в отставке майором, не имел никакого ордена и из веселого и светского изящного молодого человека сделался каким-то дикарем: отрастил огромные бакенбарды, в простом черкесском костюме, с огромным кинжалом, в нахлобученной белой папахе, вечно мрачный и молчаливый! Какая была причина такой скорой с ним перемены, осталось мне неизвестным». 149 Мартынов писал очень посредственные стихи, не печатавшиеся при его жизни. 150
«Видно было, что это человек с силой и энергическим, замечательно твердым характером. Образован он был весьма хорошо, манеры вполне изящные. Это был джентльмен в полном смысле слова». 151 По поводу этой характеристики, сделанной Пирожковым, И. Арсеньев говорит: «Уверение г. Пирожкова, что Мартынов был человеком с смелым, энергическим характером едва ли верно: Мартынов, наоборот, был довольно бесхарактерный и всегда находился под чьим-либо посторонним влиянием». 152 Недалекость и мелочность Мартынова отмечает Е. Быховец, в письме которой от 5 августа 1841 года находим такие строки: «Этот Мартынов глуп ужасно, все над ним смеялись; он ужасно самолюбив; карикатуры его (т. е. на него) беспрестанно прибавлялись. Лермонтов имел дурную привычку острить. Мартынов всегда ходил в черкеске и с кинжалом; он назвал при дамах М-r le Poignard и SauvagW. Он тут ему сказал, что при дамах этого не смеет говорить, тем и кончилось. Лермонтов совсем не хотел его обидеть, а так посмеяться хотел, бывши так хорош с ним». 153
Людей, склонных к фатовству, Лермонтов беспощадно осмеивал в своих произведениях. Напомним следующие черты, характеризующие Грушницкого: «Говорит он скоро и вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания. Производить эффект — их наслаждение; они нравятся романтическим провинциалкам до безумия. В их душе часто много добрых свойств, но ни на грамм поэзии. Он довольно остер: эпиграммы его часто забавны, но никогда не бывают метки и злы. Его цель — сделаться героем романа». (V, 242).
Те же свойства он подмечал в Мартынове, остроумно и зло осмеивал их.
— Глебова. В лермонтовских рисунках Мартынов играл главную роль. Поэт изображал в карикатурном виде въезд Мартынова в Пятигорск и восхищенных красотою всадника дам; рисовал его человеком огромного роста, с громадным кинжалом от пояса до земли, объясняющимся с миниатюрной Надеждой Петровной Верзилиной, на поясе которой был маленький кинжальчик. Подсмеивался Лермонтов и над тем, что Мартынов был плохим ездоком. Рисовал в комическом виде поэт и самого себя, и других своих знакомых, но больше всего доставалось Мартынову, тип которого он довел до такой простоты, что рисовал характерную кривую линию да длинный кинжал, и каждый тотчас узнавал, кого он изображает. Обыкновенно наброски рассматривались в товарищеском кругу; составители не щадили ни себя, ни друзей; сердиться на шутки было неудобно, но некоторые рисунки показывались не всем, и это очень раздражало Мартынова. 154 Это не проходило бесследно и способствовало вспышке ссоры между Лермонтовым и «Мартышкой», как называл его поэт.
Внутренне Лермонтов задыхался в этой среде и глубоко страдал от затаенной скорби и одиночества.
8 июля молодежь устроила пикник и бал в гроте Дианы. Грот был украшен шалями, персидскими коврами, люстрами. Снаружи грота, на огромных деревьях аллей, прилегающих к площадке, на которой собрались танцевать, развесили более 2500 разноцветных фонарей. Над гротом поместили военный оркестр. Приглашенные собирались по билетам. Гостей угощали конфетками, фруктами, мороженым. Присутствовал и Лермонтов. Он казался очень веселым, много танцевал и шутил. Бал продолжался до утра. Декабрист Лорер, бывший на этом балу, говорит в своих воспоминаниях: «Кто думал тогда, кто мог предвидеть, что через неделю после такого веселого вечера настанет для многих или, лучше сказать, для всех нас, участников, горесть и сожаление!». 155
Однако веселость Лермонтова была напускной. П. А. Гвоздев, поэт, разжалованный из юнкеров в солдаты и высланный на Кавказ за одно из своих сатирических стихотворений, давно лично знавший Лермонтова, рассказывал впоследствии, что поздно вечером 8 июля (т. е. тогда, когда справлялся пикник в гроте Дианы) он встретил поэта на пятигорском бульваре. Ночь была тихая и теплая. «Лермонтов был в странном расположении духа: то грустен, то вдруг становился он желчным и с сарказмом отзывался о жизни и обо всем его окружавшем. Между прочим, в разговоре он сказал: «Чувствую, мне очень мало осталось жить». Через неделю после того он дрался на дуэли, близ пятигорского кладбища, у подножия горы Машук». 156
в своих воспоминаниях сообщает следующее: «Я не говорила и не танцевала с Лермонтовым, потому что и в этот вечер он продолжал свои поддразнивания. Тогда, переменив тон насмешки, он сказал мне: «М-11е Emili, je vous en prie, un tonr de valse seulement, pour la demirёе fois de ma vie» — «Ну, уж так и быть, в последний раз, пойдемте». М. Ю. дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л. С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык a qui miex miex. Несмотря на мои предостережения, удержать их было трудно. Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего особенно любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его montagnard au grand poignard.
Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: «Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах», и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову, а на мое замечание «язык мой — враг мой» М. Ю. отвечал спокойно: Се n’est rien, demain nous serons bons amis. Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора. На другой день Лермонтов и Столыпин должны были ехать в Железноводск. После уже рассказывали мне, что, когда выходили от нас, то в передней же Мартынов повторил свою фразу, на что Лермонтов спросил: «Что же, на дуэль что ли вызовешь меня за это?» Мартынов ответил решительно «да», и тут же назначили день. Все старания товарищей к их примирению оказались напрасными. 157
Нет сомненья в том, что лица, более или менее близко стоявшие к Лермонтову, не проявили ни чуткости, ни решительности в этом трагическом эпизоде. Дуэль не была предотвращена. На следующий день, действительно, поэт, лечившийся в Железноводске, совершил туда поездку, где встретился с Е. Быховец, которая потом вспоминала, что при всех Лермонтов был весел, а оставшись с нею вдвоем, «ужасно грустил». 158 Отправляясь в Железноводск, поэт посетил Лорера.
«В одно утро, — рассказывает Лорер, — я собирался идти к минеральному источнику, как к окну моему подъехал какой-то всадник и постучал в окно нагайкой. Обернувшись, я узнал Лермонтова и просил его слезть и войти, что он и сделал. Мы поговорили с ним несколько минут, и потом расстались, а я и не предчувствовал, что вижу его в последний раз. Дуэль его с Мартыновым уже была решена, и 15 июля он был убит». 159
— А. И Васильчиков, у Мартынова — М. Н. Глебов. Присутствовали также Трубецкой, Столыпин, Дорохов. Старожилы рассказывают, что 15 июля под вечер Дорохов много раз выезжал верхом на коне и что знавших этого человека его суетня поразила: «Что-нибудь да замышляется недоброе, если Дорохов так суетится!». 160
«Нет никакого сомнения, — говорит проф. Висковатов, — что г. Мартынова подстрекали со стороны лица, давно желавшие вызвать столкновение между поэтом и кем-либо из не в меру щекотливых или малоразвитых личностей. Полагали, что «обуздание» тем или другим способом «неудобного» юноши-писателя будет принято не без тайного удовольствия некоторыми влиятельными сферами в Петербурге. Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова». 161
Отмерив от барьера по 10 шагов, секунданты развели Лермонтова и Мартынова в разные стороны, условившись сходиться каждому на 10 шагов по команде «марш». А. И. Васильчиков рассказывает:
В эту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта под дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни взад, ни вперед, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненые или ушибленные. Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом — сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие. Хотя признаки жизни уже видимо исчезли, но мы решили позвать доктора». 164
Разразилась гроза. По словам того же Васильчикова, он, Столыпин и Глебов остались у тела поэта, а Мартынов уехал к коменданту объявить о дуэли. Э. А. Шан-Гирей, напротив, сообщает, что при Лермонтове остался только Глебов, о чем он сам рассказывал ей. «Голова убитого поэта покоилась у него на коленях; темно, кони, привязанные, ржут, рвутся, бьют копытами о землю, молния и гром беспрерывно; необъяснимо страшно стало!
И Глебов хотел осторожно спустить голову на шинель, но при этом движении Лермонтов судорожно зевнул. Глебов остался недвижим и так пробыл, пока приехали дрожки, на которых и привезли бедного Лермонтова на его квартиру». 165
Известие о смерти Лермонтова тотчас облетело городок. Близкие, знакомые и любопытные на следующий день толпились в небольшой комнате. Поэта положили на стол, в чистой рубашке, головой к окну Дамы приносили цветы. Художник Шведе снимал с убитого портрет масляными красками.
«Я заметил, что прежде в Пятигорске не было ни одного жандармского офицера, но тут, бог знает, откуда их появилось множество, и на каждой лавочке отдыхало кажется по одному голубому мундиру. Они, как черные враны, почувствовали мертвое тело и нахлынули в мирный приют исцеления, чтобы узнать, отчего, почему, зачем, и потом доносить по команде, правдиво или ложно». 166
В тот же день произвели вскрытие тела Лермонтова. Оно было произведено тем же врачом Барклаем де Толли, который за месяц назад выдал поэту медицинское удостоверение о необходимости лечиться на водах. В протоколе вскрытия указано, что Лермонтов от раны «мгновенно на месте поединка помер». 167
Местное духовенство, очень враждебно относившееся к поэту, не желало участвовать в похоронах. Когда после колебаний протоиерей Александровский согласился, получив санкцию от следственной комиссии, хоронить Лермонтова, другой священник, Эрастов, унес с собою ключ от церкви, и собравшиеся на похороны должны были ожидать около двух часов. Погребение состоялось 17 июля. В Пятигорске, как указывает Лорер, нашлись представители всех полков, в которых служил Лермонтов: «Полковник Безобразов был представителем от Нижегородского драгунского полка, я — от Тенгинского пехотного, Тиран — от лейб-гусарского и А. Арнольди — от Гродненского гусарского. На плечах наших вынесли мы гроб из дому и донесли до уединенной могилы кладбища на покатости Машука. По закону священник отказывался было сопровождать останки поэта, но деньги сделали свое, и похороны совершены были со всеми обрядами христианина и воина. Печально опустили мы гроб в могилу, бросили со слезами на глазах горсть земли, и все было кончено». 168
Люди, искренне расположенные к Лермонтову, были возмущены поведением Мартынова. Плац-майор Унтилов еще накануне похорон несколько раз выходил из квартиры Лермонтова к собравшимся на дворе и на улице, успокаивал и говорил, что «это не убийство», а честный поединок. «Были горячие головы, которые выражали желание мстить за убийство и вызвать Мартынова. Возбуждение вызвало затем и усиленную высылку молодежи из Пятигорска, по распоряжению начальника штаба Траскина». 169
Лица, не любившие поэта, враждебно относившиеся к нему, были удовлетворены исходом дуэли. Священник Эрастов, много лет спустя, с открытой ненавистью отзывался о Лермонтове: «Вы думаете, все тогда плакали? Никто не плакал. Все радовались. От насмешек его избавились. Он над каждым смеялся. Приятно, думаете, насмешки его переносить? На всех карикатуры выдумывал. Язвительный был». 170
Один сановник говорил Висковатому: «В сущности он был препустой малый, плохой офицер и поэт неважный. В то время мы все писали такие стихи. Я жил с Лермонтовым в одной квартире, я видел не раз, как он писал. Сидит, сидит, изгрызет множество карандашей или перьев и напишет несколько строк. Ну, разве это поэт. «. 171
Многие современники сводили все к одной причине: виною будто бы был несносный характер Лермонтова. 172 Память поэта преследовалась цензурой; в печати сообщались глухие, краткие сведения о его кончине.
семейном кругу царь, получив известие о смерти Лермонтова, сказал: «Собаке — собачья смерть»! 173 Таков был приговор деспота, жертвой которого ранее были Рылеев, Пушкин, а после гибели Лермонтова — Шевченко и другие замечательные люди, боровшиеся с гнетом крепостничества, произволом «голубых мундиров».
Передовое же общество с величайшей скорбью встретило весть о трагической ранней смерти поэта, явившегося достойным продолжателем Пушкина.
Белинский с негодованием и горечью писал под свежим впечатлением этой вести поэту RX. Кетчеру: «Лермонтов убит наповал — на дуэли. Оно и хорошо: был человек беспокойный, и писал хоть хорошо, но безнравственно, — что ясно доказано Шевыревым и Бурачком. Литература наша процветает, ибо явно начинает уклоняться от гибельного влияния лукавого запада — делается до того православною, что пахнет мощами и отзывается пономарским звоном, до того самодержавною, что состоит из одних доносов, до того народною, что не выражается иначе, как по-матерну 174 В последней фразе «неистовый Виссарион» осмеивает систему царизма с ее лозунгами — «православие, самодержавие, народность».
А. В. Кольцов сообщал в письме Белинскому: «Лермонтова убили до смерти, это старая новость; но меня она так сильно поразила, что до сей поры не выходит из думы.
В январе 1842 года последовало высочайшее постановление по делу о дуэли Лермонтова: Васильчиков и Глебов получили прощение (первый во внимание к заслугам отца, а второй по уважению полученной на войне тяжелой раны), Мартынова присудили к церковному покаянию в Киеве.
В апреле того же года, по ходатайству Е. А. Арсеньевой перед высшей властью, тело ее внука было перевезено в село Тарханы и похоронено в фамильной усыпальнице, рядом с прахом его матери.
Примечания
116 Белинский, ”Письма”, СПБ, 1914 г., II, 31.
117 «Полное собр. соч.”, СПБ, 1898 г., изд. Маркса, XII, 76.
118 Соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 315; Лермонтов, ”Иллюстриро- ванное полное собр. соч.” под ред. В. В. Каллаша, Москва, 1914 г., 1, стр. XXIX.
119 Белинский, ”Письма”, II, 108.
120 ”Архив Раевских”, II, 241—242.
121 Потто, «Былое KX. Мамацева” («Кавказ”, 1897 г., № 235).
123 То же, 342—344; Эсадзе, ”История Гуниба и пленение Шамиля”, Тифлис, 1909 г.
125 Эсадзе, назв. соч., 114; Ракович, ”Тенгинский полк на Кавказе”, приложения, стр. 32—33.
126 Костенецкий, ”Воспоминание о Лермонтове” (”Русская старина”, 1875 г., IX, 60—63).
127 ”Записки декабриста”, Москва, 1931 г., стр. 255—256.
128 Соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 342—343.
129 То же, VI, 340; Лорер, стр. 257.
130 Соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 373—376.
131 П. А. Висковатов, ”М. Ю. Лермонтов. Поездка в Пятигорск в июне 1841 г. Рассказ П. И. Магденко”. (”Русская старина”, 1879, III, 525—530).
133 Лермонтов, II, 180—181, 197.
134 См. акад. изд. соч. Лермонтова, т. V, стр. CXV—CXV, 14, 15.
135 Лермонтов, V, 600—601.
136 Соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 409—410.
138 «Отеч. записки», 1841 г., т. XV, № 4.
139 Акад. изд. соч. Лермонтова, V, 36.
140 «Русский архив», 1884 г., III, 206.
141 «Новое слово», 1894 г., II, 47.
142 «Русская старина», 1899 г., III.
143 «Русский архив», 1911 г., IX, 159.
144 В. А. Соллогуб, «Воспоминания», Москва — Ленинград, 1931 г., стр. 376.
145 Белинский, «Письма», II, 109 (письмо к Боткину от 18 апреля, с упоминанием о Лермонтове).
146 Соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 408, курсив автора.
148 Мартьянов, «Поэт М. Ю. Лермонтов по запискам и рассказам современников» («Всемирный труд», 1870 г., X, 602—603).
149 Костенецкий, «Воспоминания из моей студенческой жизни» («Русский архив», 1887 г., I, 114—115).
150 Стихотворения Мартынова опубликованы в следующих изданиях: С. Панчу- лидзев, «Сборник биографий кавалергардов», СПБ., 1908 г., стр. 103—106; Нарцов, «Материалы для истории дворянских родов Мартыновых и Слепцовых», Тамбов, 1904 г., стр. 111—140; «Русский архив», 1914 г., XI, 388—409.
151 Письмо доктора Пирожкова («Нива», 1885 г., № 20, стр. 474).
152 «Еще по поводу воспоминаний Раевского о Лермонтове» («Нива, 1885 г., № 27, стр. 647).
153 «Русская старина», 1892 г., III, 766—767.
154 Соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 403—404.
155 Лорер, «Записки», 258—260. См. еще — «Русская старина», 1892 г., III, 766— 7675(письмо Е. Быховец); «Нива», 1885 г., №7, стр. 167—168 (В. Желиховская).
156 «Воспоминание о Лермонтове», «Атеней», 1858 г., № 48, стр. 348.
157 Э. А. Шан-Гирей («Русский архив», 1889 г., II, 316—317). См. еще — соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 413—416; А. П. Шан-Гирей («Русское обозрение», 1890 г., VIII, 753); Щеголев, «Книга о Лермонтове», II, 201—204.
158 «Русская старина», 1892 г., III, 767—768.
159 Лорер, «Записки», 260. Исправляем в тексте ошибку Лорера, указывающего, что дуэль Лермонтова с Мартыновым состоялась 17 июля.
160 Соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 420—422.
163 См. еще статью П. А. Ефимова — «Дуэль или убийство?! («Октябрь», 1938 г., VII, 210—216).
164 Васильчиков, «Дуэль и кончина Лермонтова» («Русский архив», 1872 г., I, 211—212).
165 Э. А. Шан-Гирей, «Воспоминание о Лермонтове и о предсмертном его поединке» («Русский архив», 1889 г., VI, 320).
167 Соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 433.
168 Лорер, 262. См. еще — соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 433—434; Акад изд. соч. Лермонтова, т. V, стр. СХХП.
169 Соч. Лермонтова под ред. Висковатова, VI, 434—435.
170 «Вестник Европы», 1914 г., III, 392—393.
171 «Русская старина», 1885 г., XV, 476.
172 См. отзыв сослуживца Лермонтова — А. И. Арнольди («Новое время», 1903 г., № 9760), воспоминания Н. М. Смирнова («Русский архив», 1882 г., II, 240—241).
173 «Русский архив». 1891 г., VII, 402, 1911 г., IX, 160 и др.
174 Белинский, «Письма», II, 256—257 (письмо от 3 августа 1841 года).
175 Щеголев, «Книга о Лермонтове», II, 239.
176 «Полное собр. соч.», изд. Акад. наук, СПБ, 1909 г., 258 (письмо or 23 октября 1841 г.).
177 Н. П. Огарев, «Стихотворения ипоэмы» («Библиотека поэта»), 1937 г., I, 118—121.
178 Я. П. Полонский, «Мои студенческие воспоминания» («Ежемесячные литературные приложения» к журналу «Нива» на 1898 г., XII, 662).