Как вы относитесь к бурятам
Почему буряты не монголы?
Вчера я получила на свой ящик в Facebook короткое письмо от одного из моих новых друзей, назову его г-н N. Не буду указывать настоящего имени, поскольку у меня нет на это его позволения, но я надеюсь, что N прочитает и этот мой пост и найдет в нем ответы на вопросы, с которыми он ко мне обратился. Кроме того, еще в тексте под названием Ты такая красивая, почти как русская! я обещала написать о Монголии.
Добрый день, рад знакомству!
С некоторым сожалением, но всё-таки дочитал ваш пост до конца. Надеюсь вы не найдете это слишком навязчивым. Но мне кажется, вы довольно далеки от объективности и от своей природы, или вообще от природы. Может быть, ваша высокая эрудиция не позволяет вам что-то разглядеть, увидеть. Очевидно я тоже больше Халх, чем Монгол. Но когда мы все вместе, мы все равно Монголы. К сожалению, нас разделили и территориально, и интеллектуально. Слабые, не признающие друг друга, мы всем на руку. Понимаю, вы не одна такая, я бывал в Бурятии, видел, что буряты сильно обрусели. Такая была политика. Был и там, где вы сейчас живете. Но вынужден признать, что вы заставили меня задуматься, почему это так. Все таки думаю что как бы вы себя не называли, вы мне ближе чем вам кажется. Каждый может ошибаться, но надеюсь, что в вашем случае это временно. Хорошего дня, Марина!
Уважаемый N, спасибо за ваше письмо, я тоже рада нашему знакомству. У вас потрясающий русский язык и замечательный слог! Отдельные слова благодарности за то, что считаете, что вы мне ближе, чем это кажется мне. И спасибо, что читаете мой блог.
К сожалению, именно на этом основании, наши братья монголы сами часто отказывают нам в родстве. И с таким отношением со стороны монголов, я, к своему большому сожалению, сталкивалась в Монголии не раз. Я считаю, что мне очень повезло, и у меня была возможность познакомиться со многими интересными людьми. Среди них были профессора университетов и простые монголы-скотоводы, художники, политики, музыканты и обычные ламы, банкиры, врачи, просто соседи по дому, в котором мы жили. В профессиональной среде, конечно, с подобным отношением сталкиваешься намного реже, чем на улице или в магазине. Но все же сталкиваешься.
Многих бурят, по понятным причинам, такое отношение сильно задевает, и даже ранит. Это как если бы тебя не признавала твоя собственная семья, потому что ты вырос в другом месте и вернулся домой спустя много-много лет. Более того, то обстоятельство, что в свое время тебя разлучили с ними не спросив твоего желания, как аргумент в твою защиту не рассматривается. По поводу желания или его отсутствия. Буряты, как считают некоторые в Монголии, сами захотели стать русскими (войти в состав России). И с насмешкой добавляют, что так никогда ими и не стали. Люди более осведомленные, конечно же, понимают что в словосочетании «добровольное вхождение Бурундии в состав Бургундии» все также лукаво, как и в названии одного из официальных праздников КНР имя которому «Ненасильственное освобождение Тибета».
С другой стороны, прожив в Монголии три года я начала осознавать каким диким видится простым монголам наше незнание своего родного языка, так, как будто мы все немые с рождения, или нам отрезали языки за какие-то особые прегрешения (и для своих стариков мы тоже были немыми, потому что они не умели говорить и плохо понимали русский язык. Излишне говорить, насколько это ненормально). Также неожиданно для них наше, подчас, полное, в монгольском культурном смысле, невежество и не владение элементарными навыками традиционной культуры. Они смотрят в наши родные лица, в наши узкие, такие же как у их родной племянницы-красавицы, глаза и не понимают, почему так грубо, так бесцеремонно и вопреки всем ожиданиям и внешней миловидности, молодая бурятка на таможне заставляет бабушку-монголку выкладывать все ее вещи, а потом раздраженно кричит на нее, за то, что та не достаточно быстро убирает свои пожитки назад в сумку. Они ведь не знают, что она ведет так себя со всеми, не только с монголами. Что и на своих сограждан, неважно бурят, русских, татар или эвенков она будет реагировать также остервенело. Монголы впадают в культурный шок, потому как они не в курсе того, что молодая девушка-таможенник практически никогда не видела другого отношения представителя власти к ее гражданину, и для нее это так же естественно, как и ежемесячное хамство тетки в сберкассе по отношению к ней самой.
Некоторые из нас могут порой раскричаться в магазине, ресторане или просто на улице, в то время как среди монголов это значит потерять лицо. Однажды я была свидетелем того, как в небольшом супермаркете что-то произошло с кассовым аппаратом, в то время как к кассе уже выстроилась очередь человек в десять-двенадцать, и каждый стоял с тележкой, полной продуктов. Я решила подождать, время позволяло, да и было просто интересно, что будет происходить дальше. Вы не поверите, но за следующие пятнадцать-двадцать минут не было сказано ни одного громкого слова. Никто не высказал недовольства, никто не накричал на молодую кассиршу за нерасторопность, никто не прошипел, что «здесь всегда что-нибудь не слава Богу!». Все молча стояли и ждали. Те, кто торопился, еще в течении первых пяти минут оставили свои корзины с продуктами и молча (!) ушли. Причем время было вечернее, большинство явно возвращались с работы домой, устали, да и просто хотели есть. Вы представляете себе такую картину в российском супермаркете, ну или конкретнее, в супермаркете г.Улан-Удэ?
Как-то летом, когда я приехала в родной Улан-Удэ забрать сына, который как многие бурятские дети летом бывает на Байкале и на даче у бабушки, мы с семьей решили выбраться в этнографический музей, где народ собирался танцевать ехор. В ожидании начала решили поесть. Сидим на свежем воздухе, едим буузы, пьем зеленый чай с молоком из белого пластика и болтаем. Я, как обычно, рассказываю что-то смешное про свою монгольскую жизнь. Тут в наш разговор вмешивается пожилая женщина. Сейчас уже не помню, как именно она выразилась, но суть ее ремарки сводилась к следующему: как вы можете там жить, там же сплошная антисанитария! Я попыталась было защитить Улан-Батор от нападок, но дама была непреклонна – «я там была, я все видела своими глазами и не надо мне тут ничего говорить». Конечно, не все так считают, но и она совсем не одинока. Некоторые мои знакомые, которые гостили у меня в Улан-Баторе, неважно буряты или нет, скажем так, гости из России, говорили мне примерно то же самое. Я думаю, что понимаю отчего. Ну, во-первых, отчасти они правы и столицу Монголии трудно назвать чистым или ухоженным городом. Другое дело, что город – это совсем не кочевой формат жизни. И буряты, как никто другой должны это понимать. Но мы, конечно же, быстро-быстренько позабыли, что и среди нас горожане в третьем поколении – явление все еще редкое и что у каждого из нас есть свои деревенские родственники, которые до сих пор живут точно также, как монгольские худонцы.
С другой стороны, мне повезло больше, у меня было больше времени приглядеться повнимательней. И поэтому моя Монголия сильно отличается от той Монголии, которую видит большинство приезжающих туда из приграничных российских регионов. Ведь чаще всего люди приезжают за дешевыми товарами, тратить предпочитают немного, в еде стараются быть неприхотливыми. И поэтому для них Улаанбаатар сводится к Харзах (букв. черный рынок), паре закусочных экономичного класса, недорогой гостинице, ну и, наверное, к Их Дэлгуру. Для не знакомых с монгольской столицей, Их Дэлгур – это аналог ГУМа.
При этом те монголы, которые закончили университет в США и могут позволить себе одеваться в Лондоне, нам еще симпатичны, а те, кто только что вчера из Архангая, так совсем нет. Я здесь, и конкретно в этом абзаце, конечно, немного утрирую. Просто, чтобы вы меня правильно поняли. И, конечно, как человек, проживший в Монголии несколько лет, я видела и сталкивалась с разными людьми и практиками монгольской жизни. И далеко не все вызывало у меня тоску по утраченному нами за последнее столетие. Пишу это для того, чтобы никто не подумал, что я жила в нереальной, сладко-карамельной Монголии, которая не ворует, не хитрит, не ленится и не существует))
Тем не менее, моя Монголия прекрасна и останется таковой в моей памяти навсегда!
Мы жили в самом центре столице, за стеклянно-черным небоскребом мэрии, что на площади тогда еще Сухэ-Батора, во внешне неприглядном доме, но с очень удобными, грамотно спланированными и не по-социалистически просторными квартирами внутри.
Моя Монголия – это музыка, причем самая разная – от морин хура (монгольский национальный струнный инструмент) в сопровождении фортепиано и классического оперного пения, до неподражаемого монгольского рэпа и неповторимых, совершенно невероятных Алтан Ураг. Моя Монголия – это потрясающие картины монгольских художников, работы которых собраны в многочисленных частных и государственных галереях столицы. Некоторые картины я помню до сих пор, потому что с них на меня как будто смотрят бесконечное дорогие мне люди: мой так рано ушедший папа, моя бабушка, мой дед, мой нагаса (дядя со стороны мамы). Моя Монголия – это кашемир и шелк в коллекциях монгольских дизайнеров. Моя Монголия – это музей под открытым небом в пустыне Гоби, где черные камни в горах покрыты километрами уникальных петроглифов.
Мой Улаанбаатар – это семь разных ресторанов обожаемой мною индийских кухни, это французский Монэ в Шангри Ла, изысканный Ivy неподалеку от цирка, это маленькое японская закусочная в конце короткой улицы между Их Дэлгуром и Их Монгол, это немецкая булочная Sachers Cafe, где мы заказывали торты на дни рождения и покупали свежую выпечку по выходным у Brigitte.
Скакать на лошади по бескрайней степи, когда ветер свистит в ушах, а в небе с тобой соревнуется беркут – это мало с чем сравнимое ощущение. Степь, лошадь и свобода! И кажется больше ничего не нужно. Вот что такое Моя Монголия!
Вот таким длинным получился мой ответ на ваше короткое письмо. Надеюсь, я ответила на ваши вопросы и объяснила почему я считаю, что буряты не монголы. Это грустно, но это так. Но все еще может измениться. Ведь все меняется, все течет.
Как вы относитесь к бурятам
Главная страница | |
Последние комментарии | |
Рейтинг модераторов | |
Реклама на сайте | |
Обратная связь | |
Как загрузить видео |
Авто | |
Вкуснятина. Готовим сами | |
Игры | |
Интересно | |
Кино и ТВ | |
Конкурсы | |
Красотки Якутии New! | |
Креатив | |
Мобильная связь | |
Музыка | |
Новости сайта | |
Новости Якутии | |
Политика | |
Приколы | |
Прикольные истории | |
Происшествия и криминал | |
Прочее | |
Спорт | |
Якутские блогеры | |
Якутская музыка | |
Якутские приколы | |
Якутское кино |
I0I | 136 | |
ZTCH | 131 | |
Almara | 53 | |
4 | rab | 33 |
5 | Japaneese | 28 |
6 | motoyo49 | 24 |
7 | обыватель777 | 19 |
8 | Коки_Теона | 17 |
9 | УФСО | 15 |
10 | Пошлый_Анимечник | 11 |
ZTCH | 666 | |
FastEast. | 325 | |
I0I | 159 | |
4 | Almara | 139 |
5 | Japaneese | 120 |
6 | rab | 99 |
7 | Askolon | 69 |
8 | motoyo49 | 45 |
9 | Коки_Теона | 41 |
10 | обыватель777 | 38 |
Исповедь русского националиста: Бурятская зона заставила меня иначе смотреть на национальную проблему | Категория: Происшествия и криминал |
Из бурятской ИК-8 досрочно освободился националист Виктор Луковенко. Аспирант экономического факультета МГУ был арестован в июне 2010 года и получил восемь лет по делу о нанесении тяжких телесных повреждений приезжему из Швейцарии Энтони Кунанаяку (в результате пострадавший умер). Луковенко рассказал о Бутырской тюрьме, ваххабитском прозелитизме, противоречивой сибирской закалке, гомосексуализме блатных, бурятском расизме и красноярских пресс-хатах. «Московские централы — идеальные профилактории» Уже взрослым я волонтерил в организации «Русский вердикт», помогал националистам в тюрьмах, у меня были общие дела с Женей Хасис. Ее внешность меня не смущала, я привык к тому, что в движении разные люди — от татар до евреев. Главное, что у них присутствует русская кровь, и она не спит. Так я попал в поле зрения органов. 4 ноября 2009 года я оказался в компании, где алкоголик и наркоман с диагнозом забил темнокожего гражданина Швейцарии. В тюрьму попали два человека — я и Антон Бурмистров, которые пальцем иностранца не тронули. Начинать рахову (расовую войну. — ТД) в праздничный день в московском метрополитене, когда у меня диссертация на носу? С головой у меня все нормально. Проехав сибирский этап, отсидев в Бурятии, я понял, что московские централы — идеальные профилактории. На «Бутырке» сидит много коммерсантов и много быдла. Но там все доступно и терпимо: телефоны последних моделей, сотрудники обращаются на вы, не бьют. Солярий есть — за деньги. За год я набрал 20 килограмм. Когда меня закинули в хату (камеру. — ТД), то представился, что родом с Узбекистана. Это правда. Узбеки встретили как земляка, а когда с подачи сотрудников поняли, кто я, им было уже сложно изменить отношение ко мне. Потом меня закрывали в наполненные кавказцами камеры, где из двадцати человек было всего несколько славян. Продольные говорили: «Вам скинхед, разберитесь!». Других обозначений они не знают, а у нас, националистов, десяток оттенков. Были острые конфликты с молодыми дагестанцами, приходилось спорить на повышенных тонах. Но до драк и избиений дело не доходило. Главное — найти общий язык. «Думаешь, вот оно, дно, но открывается люк, а там еще десять этажей вниз» Но были ребята из иного теста. Кто-то из наших смотрел за хатами, кто-то на лагерях бродягами стали. Весной 2011 года в моей хате даже был котел корпуса (склад продуктов и сигарет, которые заключенные собирают, чтобы бесплатно давать нуждающимся. — ТД), через нас решались серьезные вопросы. Правых камер на корпусе было несколько, но недолго — пару месяцев. Тогда как раз народ по Манежке заехал. Подо мной, минус два этажа, сидел на продоле смертников Никола Королев (продолом смертников в Бутырской тюрьме называют изолированный коридор с камерами, где в СССР держали приговоренных к высшей мере наказания, а теперь содержат пожизненно осужденных. — ТД). Мы общались через форточку. Я не раз проводил эксперименты в Бутырке. Отрастил бороду, как у салафитов, без усов и начал смахивать на кавказца. Захожу на забитую сборку — место, где люди накапливаются после судов, ожидая, когда их разведут по хатам. Кавказская молодежь расступается, освобождает место: «Садись, брат!». И начинают разговоры про русское быдло. В бурятской ИК-8, где я потом сидел, достаточно свободно жили исламисты, — дело Саида Бурятского процветает. У них была поддержка с воли, за деньги им заносили запрещенный протеин. Они качались, хотя 99% осужденных не имели доступа к спортивному залу, отращивали бороды и поднимали палец кверху. На фоне забитой и голодной массы чувствуешь разницу. Случаи принятия ислама славянами часты. Мы таких называли «торпедами». Если у исламской общины возникают проблемы с милицией, новообращенному говорят: «Друг, надо пострадать за веру, один сотрудник не любит Аллаха». И «торпеда» идет провоцировать. Так же и против блатных, только эти не в изолятор отправят, а палками забьют. «Мы — преступность XXI века. Которая шагает в ногу с оперативной службой» В пересыльной тюрьме почти каждая камера — это пресс-хата, сито для контингента. В каждой шестнадцатиместке сидят по два «директора» и два человека им в помощь. Они имеют власть над остальными. Директора — это красная элита, у них своя философия, понятия, они друг к другу ходят в гости. Качество людей невероятное — спортсмены-разрядники с двузначными сроками. Директор выше на две головы зека, выросшего в криминале с детства, — они видят с порога, кто заходит в камеру, и заявляют с пафосом: «Мы — преступность XXI века! Которая шагает в ногу с оперативной службой». По убеждениям они часто расисты. Почему? К ним забрасывают просеять перед лагерем кавказцев, отмороженных тувинцев. Если ты русский националист, они с тобой побеседуют для общего развития, но на следующий день съедят на завтрак или обед. Меня, к счастью, не ели: я не блатовал, статья у меня не грандиозная, операм был не нужен. Да и общались мы на тему экономики, — изложил им в варианте Иноземцева постиндустриальную теорию. Тем, кто ведет блатной образ жизни, приходится нелегко. Мой земляк оставил все, что касалось насущного, одежды, и здоровье в придачу. Многие остаются в пересыльной тюрьме и в итоге получают новые сроки. Едут со сроком в пять лет, а уезжают с 20 годами. Тюрьма напоминает старый фантастический фильм Терри Гиллиама «Бразилия», где пытают непослушных граждан. «Омерзительная восьмерка» вызывает у меня ассоциации с ИК-8 в Улан-Удэ Как капля воды отражает основные законы мироздания, так и лагерь российскую систему Бурятия — красный регион: все контролируют либо бывшие сотрудники органов, либо действующие. Криминал представлен молодыми сообществами дворового уровня — шпаной. Серьезная преступность не имеет влияния. Формально все решают блатные. Смотрящие ходили в опер-кабинет, как на собрание, каждую неделю. Им давали ценные указания. Выходили они с опущенными головами: а как же это мужикам доведем? Да просто — собирают барак и выносят постанову: не перечить сотрудникам, не передвигаться свободно по лагерю. И никто слова не говорит, — все как стадо. «Из беззащитной овцы я перешел в красную массу» У националистов есть дискуссия, с кем быть. С черными, потому что мы отрицаем режим, или с красными, — мы же пропагандируем здоровый образ жизни («черные» — блатные, отрицающие местную власть; «красные» — осведомители и рядовые работники колонии. — ТД). По-моему, это индивидуально: где-то лучше пострадать, а где-то уйти на промку и читать книжки. Общих рецептов нет. Что еще за черных рассказать? Каста неприкасаемых доведена в Бурятии до абсурда. Уезжают бегать с тряпкой только так. На московских централах нет такого, там воры относятся с пониманием, судьбы не ломают. Процветает гомосексуализм. Приехал в лагерь, а там эпидемия сифилиса. В ларьке на сдачу давали презервативы и пачками в санчасти раздавали, как гуманитарную помощь. Шпана даже не знала, как ими пользоваться. Пьянка на бараке — это содом какой-то: ахи, охи, вздохи. Людям не стремно заниматься этим там, где они живут. Ну и лестница, сушилка, само собой. Я долгое время жил в «Кремле» (самый блатной барак), — там большая концентрация активных петухов, складывались целые отношения. Мне этот бордель настолько надоел, что я пошел к психологу. Говорю: «Вы зачем здесь? Может, будете бороться с этим?» В итоге опера вызывают одного смотрящего, одиозного извращенца, и мне разбивают голову, две недели лежу на шконке, встать не могу. Потом замначальника по безопасности и оперативной работе подтягивает: «Ты что, дебил?». «Коррупция не денежная, а в виде блата и кумовства» Оскорбления по национальному признаку остро присутствуют в лагере, многие сотрудники исповедуют расовую исключительность бурят. Когда меня избили, я организовал депутатский запрос от ЛДПР (депутату Госдумы можно написать жалобу на условия содержания в заключении. — ТД), и в один прекрасный момент меня перестали бить. Офицер Данзанов Бимба Николаевич как-то уложил меня на пол и угрожал обоссать и изнасиловать. Он из ярых бурятских националистов, уже майор, на хорошем счету дядька. Он в пьяном виде заходит в мечеть и говорит: «Я вас в армии бил и здесь буду бить». Или во время проверки берет парочку нерусских и лупит на вахте, так что их крики на весь плац разносятся. В ИК-8 регулярно вводится чрезвычайное положение из-за этого отмороженного расиста. На национальной почве у меня никогда проблем с зеками не было, право на мнение я отстоял, хотя сотрудники провоцировали, называли скинхедом, беспредельщиком. Стоит себя обозначить, как вопросов больше не возникает. Даже с салафитами. В идейном плане мы — враги, но в быту у нас не было конфликтов. Национальные проблемы всегда возникают с сотрудниками. Но в среде русских фсиновцев я не встречал поддержки. Я пытался их завербовать: «Вы— русские, а они — буряты. Они позволяют себе выпады в мою сторону, а вы молчите». Сотрудники таких разговоров боялись как огня и убегали от меня. «Удалось выскочить с замечательной восьмерки» Отсидев пять лет, я написал на УДО. Администрация такое не любит, и зеки, которые с головой, отправляют ходатайства с воли. И вот приходит уведомление, что суд через пару недель, — готовьте характеристики. Целый год у меня не было нарушений, цель — освобождение, и я шел к ней, своими руками и средствами все бараки отремонтировал. Суд меня сразу освободил, адекватные люди бывают и в той системе. Удалось выскочить с замечательной восьмерки. Такое заставило меня смотреть на национальную проблему по-иному. Когда мы говорим о горячем желании защитить будущее белых детей, надо помнить, что среди народов России есть много очень достойных людей и больших патриотов, чем многие правые. Жизнь изменилась, я вернулся на обетованную землю как будто из космического полета. Первые годы в заключении думал, что держу руку на пульсе жизни, но после суда у меня возник мандраж и страх. Что ждет на свободе? Начинать с нуля? После освобождения отдохнул в избе на границе с Монголией. Была мысль остаться, но быт заставил ехать в европейский город. Возвращаться к старому не хочется. От убеждений я не отказался, но в политическом смысле себя обозначать не хочется, лезть в это болото. Хочется жить нормальной повседневной жизнью. Она приносит радость
|