Как вы оцените проект зубатова
ГДЗ по истории 9 класс учебник Соловьев, Шевырев параграф 29
1. Объясните, какие ожидания существовали в российском обществе в начале царствования Николая II. Соответствовала ли им политика нового императора?
Правительственный курс начала царствования Николая II вызвал разочарование и недовольство всех слоев населения, ожидавших от царя кардинальных мер.
Первыми подали голос студенты, потребовавшие восстановления университетской автономии, отмененной в годы правления Александра III. В ответ на студенческие беспорядки последовало решение царя об исключении зачинщиков волнений из университетов и отдаче их в солдаты. Студенты вынесли свое недовольство из аудиторий на улицу.
2. Используя карту (с. 224–225), назовите виды административно-территориальных единиц, на которые делилась Российская империя в начале XX в. Приведите примеры.
В административном отношении Российская империя к 1914 году делилась на 78 губерний, 21 область и 2 самостоятельных округа. Губернии и области подразделялись на 777 уездов и округов и в Финляндии – на 51 приход. Уезды, округа и приходы, в свою очередь, делились на станы, отделы и участки (всего 2523), а также 274 ленсманства в Финляндии.
3. Дайте характеристику либеральной оппозиции в России в начале ХХ в. по следующим пунктам: а) состав участников; б) их цели и задачи; в) деятельность.
б)создание эффективной рыночной экономики, построение правового государства, формирование гражданского общества.
в)ограничение монархии конституционными рамками, предоставление демократических прав и свобод.
4. В чём выражалось противостояние сторонников и противников реформ, затронувшее российские правительственные круги? О чём оно свидетельствовало?
Из Гражданской войны СССР вышел с разрушенной экономикой(обанкротившиеся и закрывшиеся предприятия, устаревшее оборудование), соответственно необходимо было поднимать нашу промышленность и заняться преодолением технической отсталости страны.
Из-за отказа большевиков уплаты царских долгов и произошедшей в нашей страны революции западные страны не стремились к сотрудничеству с СССР, поэтому с индустриализации правительство стремилось к устранению зависимости от западных стран. Также враждебно-настроенные страны могли в любой момент развязать войну против СССР поэтому необходимо было создание сильного штата тяжелой и военной промышленности.
Индустриализация была необходима для:
3. Создания сильного штата тяжелой и военной промышленности.
5. Какие меры предпринимались консервативными кругами с целью предотвратить распространение революционных настроений? Как вы оцените проект С.В. Зубатова?
6*. Сформулируйте обобщающее суждение о том, что служило камнем преткновения между властью и обществом в России начала ХХ в. (Ответ может быть представлен в форме тезисов, эссе.)
7*. Рассмотрите проблему. Крупные государственные деятели России конца XIX — начала ХХ в. в большинстве случаев имели схожее социальное происхождение и образование, принадлежали к одному кругу. Какие качества делали часть из них реформаторами?
Публикации
В начале XX века правительство России продолжало политику попечительства в отношении рабочего класса. Оно взяло на себя роль защитника прав рабочих, пытаясь предотвратить тем самым создание ими организаций в борьбе за свои интересы.
О реакции властей на неуклонный рост числа новых правозащитных рабочих организаций рассказывает в седьмом эпизоде своего расследования кандидат исторических наук, депутат Госдумы первого созыва Александр Минжуренко.
Задачей усиления своего влияния на прото-профсоюзы рабочих занималось Министерство внутренних дел, которое, в отличие от Министерства финансов, осталось верно политике попечительства. Эта политика оттачивалась и совершенствовалась. Пиком ее развития явилась так называемая «зубатовщина».
Надворный советник Сергей Зубатов служил в начале века начальником Московского охранного отделения. Допрашивая арестованных активистов рабочего движения Зубатов и пришел к мысли взять под контроль полиции деятельность рабочих организаций.
Он увидел в их рядах представителей двух течений: одни боролись только за расширение своих прав, за свои экономические интересы, а другие считали, что этих целей можно добиться только на путях социальной революции. Причем вторые были в основном не из рабочих, а из интеллигенции, т.е. являлись начинающими социал-демократами.
Первое же направление не представлялось Зубатову опасным для существующего государственного строя. И потому он разработал целую концепцию, целью которой было отвлечение рабочих от политических форм борьбы.
Властям необходимо было «разлучить» революционеров и пролетариат. Эта задача на первых порах выглядела вполне решаемой, так как подавляющее большинство рабочих не понимало лозунгов социал-демократов, но легко поддерживало простые ясные требования активистов неполитического рабочего движения.
Как раз для реализации проекта Зубатова и необходимо было довести до логического конца идею о том, чтобы сама власть встала на сторону рабочих в их борьбе за свои права и экономические нужды. Проект Зубатова встретил понимание и поддержку со стороны московской администрации, и его автору дали добро на начало его реализации.
Зубатов прямо на допросах активистов рабочего движения стал объяснять им, что правительство не является их врагом и что рабочие и при монархическом строе могут добиться удовлетворения своих интересов и защиты своих прав.
Разъяснительная работа Зубатова имела успех: убеждённые им рабочие повели агитацию в рабочей среде и вскоре подали ходатайство о создании рабочего общества. Так в 1901 году возникло московское «Общество взаимопомощи рабочих механического производства».
По просьбе Зубатова профессор И. Озеров составил проект устава этого общества. Зубатов снабжал членов этой организации соответствующей литературой и даже организовал печатание популярных брошюр на тему задач и форм борьбы рабочих за свои права. Затем для рабочих был организован цикл лекций, которые читали профессора Московского университета.
С ростом численности Общества возникла необходимость в создании руководящего органа. В сентябре 1901 года по инициативе Зубатова был создан «Совет рабочих механического производства», осуществлявший руководство и контроль за деятельностью собраний.
Зубатов провёл в состав Совета свою агентуру, что позволяло ему держать под контролем все события в рабочем мире Москвы. Совет также принимал жалобы от рабочих и выступал в защиту их прав против притеснений со стороны фабрикантов. В таких случаях московская администрация в лице Зубатова и Трепова оказывала Совету поддержку и производила на фабрикантов давление.
В феврале 1902 года Общество организовало забастовку на Шёлковой мануфактуре и в течение месяца выдерживало противостояние с фабрикантами.
Успехи Общества в отстаивании прав и интересов рабочих создали ему в Москве огромную популярность, а его лидеры стали приобретать легендарные черты. Деятельность зубатовского Общества полностью парализовала в Москве активность социал-демократов. Даже советские историки признавали, что в годы его расцвета пропаганда левого политического спектра в Москве стала невозможной.
В октябре 1902 года Зубатов был переведён в Петербург и назначен заведующим Особого отдела Департамента полиции. Сразу по прибытии в Петербург он взялся за постановку в городе легального рабочего движения. План Зубатова предполагал создание рабочих организаций во всех крупных городах России, и первым на очереди был Петербург.
Для постановки дела из Москвы были привезены лидеры московского зубатовского Общества. И 13 ноября группа рабочих подала на имя градоначальника ходатайство о разрешении основать рабочее общество. На собраниях обсуждались рабочие нужды и выступали прибывшие из Москвы зубатовцы. Был составлен проект устава новой организации по образцу московского, и она получила название «Общества взаимопомощи рабочих механического производства г. Санкт-Петербурга».
Зубатов лично познакомился с основателями Общества и объяснил им смысл легального движения и необходимость борьбы с влиянием революционных партий. Для контроля над Обществом в состав его руководства был введён привезённый из Москвы рабочий И.С. Соколов.
Первое время деятельность Общества шла успешно, и оно привлекло к себе большой интерес. Рабочие массами посещали собрания Общества и записывались в его члены. Однако вскоре Общество встретило противодействие со стороны социал-демократов: к 1902 году они, увидев для себя опасность, исходящую от зубатовского движения, пустили в ход борьбы с ним все средства.
В рабочей среде был распущен слух, что зубатовские общества суть не что иное, как полицейская «ловушка», предназначенная для вылавливания лиц, недовольных существующим строем. Рабочие, сотрудничающие с Зубатовым, объявлялись «провокаторами», а само зубатовское движение получило определение «провокации».
Пропаганда социал-демократов имела действие, и массы рабочих отшатнулись от нового Общества. Из-за распущенных слухов зубатовским рабочим не удалось набрать профессоров для чтения лекций. В своих газетах социал-демократы предупреждали, что всякий профессор, который согласится читать им лекции, будет пригвождён к позорному столбу.
В этих условиях Зубатову не оставалось ничего иного, как обратиться за содействием к духовной интеллигенции. Для чтения лекций рабочим был приглашен священник Георгий Гапон.
Летом 1903 года Гапон уже читал рабочим лекции по истории революционного движения, и Зубатов возлагал на него большие надежды. Затем Зубатов предложил Гапону возглавить рабочее Общество, но тот отказался, говоря, что оно слишком тесно связано с полицией.
Гапон предлагал переустроить общество по образцу английских тред-юнионов, где всё дело ведётся самими рабочими. Зубатов считал этот взгляд «опасной ересью». В августе 1903 года, после отставки Зубатова, Гапон взял всё дело в свои руки, составил для общества новый устав и повёл рабочих по иному пути.
Продолжение читайте на сайте РАПСИ 13 октября
Зубатовщина
Всего получено оценок: 166.
Всего получено оценок: 166.
Зубатовщина в истории — это явление, которое получило название от фамилии чиновника Сергея Зубатова. Этот человек возглавлял Департамент полиции Российской империи в первые годы XX века и пытался создать подконтрольные властям рабочие организации с целью ослабить революционное движение.
Идея Зубатова
Сергей Зубатов на рубеже XIX–XX веков занимал должность начальника Московского охранного отделения. В Российской империи тогда наблюдался рост революционного движения.
Рис. 1. Сергей Зубатов.
Для этого были объективные причины, так как положение рабочих часто было тяжелым, а уровень образования — низким. Занимая свою должность, Сергей Зубатов смог добиться ликвидации некоторых революционных организаций, например, Московского рабочего союза, который был социал-демократического толка. Во время проведения допросов он пришел к выводу, что часть рабочих попала под влияние революционеров, так как последние убедили их в том, что решение экономических проблем достигается только путем революционных преобразований. Он четко провел границу между революционным движением с его идеологической теорией и рабочим, где целью является улучшение материального положения, а оно возможно и при монархическом строе.
В 1898 году Сергей Зубатов составил записку для руководителя московской полиции Дмитрия Трепова, который позже пришел с докладом к генерал-губернатору Сергею Александровичу Романову. В ней была высказана идея о том, чтобы вырвать из рук социал-демократов рабочий класс.
Реализация на практике
Часть рабочих отнеслась с пониманием к идее Зубатова. Они стали создавать свои организации. Так, в мае 1901 года появилось общество взаимопомощи работников механического производства. Позже появились и другие зубатовское организации, которые в 1901–1902 годах парализовали пропаганду социал-демократов в Москве.
С октября 1902 года Сергей Зубатов стал работать в Санкт-Петербурге на должности руководителя Особого отдела Департамента полиции. В столице Российской империи он также стал создавать подконтрольные власти рабочие организации. Его поддержали некоторые представители духовной интеллигенции, например, священник Георгий Гапон. Позже он вошел в историю как один из организаторов шествия к Зимнему дворцу 9 января 1905 года. Эта дата считается началом Первой русской революции. Сам Гапон в 1906 году был убит эсерами, то есть членами партии социалистов-революционеров.
Противники Зубатова определяли его деятельность как «полицейский социализм». Социал-демократы считали лояльных власти рабочих провокаторами. Сам он после 1906 года политической деятельность не занимался. Сергей Зубатов дожил до марта 1917 года, он застрелился, когда узнал об отречении Николая II.
Что мы узнали?
Зубатовщина — это явление, характерное для Российской империи первых лет 20 века. Кратко его изучают в школьном курсе истории 9 и 11 классов. Таким определением называли первую в истории России попытку властей создать легальные рабочие организации.
5.4. Крах «Зубатовщины».
5.4. Крах «Зубатовщины».
В это время (в феврале-марте 1903 года) переменилось отношение Плеве к Зубатову и его политике.
Но не только355 590 в руках Зубатова была теперь судьба Гершуни: приметы последнего были хорошо известны, приказ об аресте оставался в силе, а слух о намерении царя озолотить отличившегося заставлял каждого полицейского и жандарма стремиться к поимке легендарного террориста – именно это позже и привело к аресту Гершуни. Теперь Зубатов был не так нужен Плеве, как раньше.
Поначалу не выступая прямо против политики Зубатова и пока не угрожая его профсоюзным мероприятиям, Плеве, опираясь на то крыло своих подчиненных, которое олицетворялось фон Валем, начал проводить свою собственную линию.
Два оставшихся руководителя БО по-новому поделили обязанности: Азеф должен был поехать куда-то в Западный край, разыскать там исполнителей, намеченных Гершуни, и подготовить их к террористическому акту; впервые, таким образом, нити готовящегося покушения оказывались в руках Азефа. Гершуни же ехал непосредственно в Уфу произвести рекогносцировку на месте.
По дороге к своим местам следования оба заехали посовещаться к своим ближайшим сподвижникам: Гершуни – в Орел к Брешко-Брешковской, а Азеф – в Петербург к Зубатову.
Накануне встречи Азефа с Зубатовым 6-8 апреля произошел знаменитый Кишиневский погром: 42 убитых (38 евреев и 4 христианина), 586 раненых и изувеченных, полторы тысячи разгромленных и разграбленных еврейских домов, квартир и лавок.
Азеф не был ни верующим евреем (известны его издевательские высказывания в адрес иудейских ритуалов), ни сионистом, но Кишиневский погром – совсем иное дело; этим злодейством были возмущены миллионы людей в России. По свидетельству Зубатова, пересказанному Ратаевым, Азеф «трясся от ярости»[574] – Б.И.Николаевский относит этот эпизод именно к первым дням после погрома: Азеф говорил «под свежим впечатлением от первых известий из Кишинева»[575].
После этого, очевидно, «Азеф срочно покидает Петербург в апреле 1903 года»[576].
Молва приписывала вину за погром лично Плеве, и в этом заведомо было зерно истины. Мало того, виноват был не только Плеве, но и более высшая власть. 14 апреля 1903 года Куропаткин записал в дневнике: «сидел у меня час времени В.К.Плеве. Говорили о беспорядках в Кишиневе и Кронштадте. Как и от государя, я услышал от Плеве, что евреев следовало проучить, что они зазнались и в революционном движении идут впереди»[577].
Чисто по фактам Плеве и все его подчиненные, имевшие отношение к Кишиневу, виновны по меньшей мере в попустительстве: погром нужно было предвидеть, начиная с февраля, когда в Кишиневе возникли слухи об очередном убийстве христианского ребенка, якобы совершенном евреями (официальное расследование показало, что конфликт возник из-за наследства, а убийцей был родной дядя четырнадцатилетнего мальчика). Слухи эти в течение двух месяцев подогревались ничем не пресекаемой пропагандой в правой прессе. Уже начавшийся погром можно было ликвидировать в любой момент; он и прекратился сразу, как только в город были введены войска.
Интересно, что в отношении Кишеневского погрома Плеве, очевидно, не встретил оппозиции со стороны Лопухина. Последний, по-видимому, тоже считал, что евреев надо поставить на место, и откровенно одобрительно отзывался в адрес писателя П.А.Крушевана – одного из вдохновителей погрома.
Впрочем, Лопухин постарался извлечь из погрома максимум личных выгод: приехав в Кишинев, он подверг уничтожающей критике местную администрацию и добился назначения своего шурина С.Д.Урусова кишиневским губернатором. Последний, надо отдать ему должное, предотвратил рецидивы погрома, угрожавшие в течение следующего года.
Война между Плеве и Зубатовым еще не была объявлена, но уже велась. Именно в этом контексте и следует рассматривать убийство Богдановича.
Злые языки утверждали, что убийство Богдановича было выгодно самому Плеве потому, что последний был многолетним любовником жены Богдановича, жившей отдельно от мужа в столице. Заинтересованность Плеве в убийстве можно допустить, но, заметим, что в таких многолетних треугольниках могут устанавливаться весьма разнообразные отношения; едва ли, например, факт Златоустовской бойни свидетельствовал о каких-то противоречиях между Плеве и Богдановичем. С таким же успехом можно предполагать, что убийство Богдановича было и личным ударом по Плеве. Увы, мы не можем здесь ничего достоверно утверждать.
Не известны и планы Зубатова в отношении покушения на Богдановича. Зубатов мог пытаться предотвратить покушение и одновременно арестовать Гершуни; не мешать покушению, но попытаться арестовать Гершуни; не мешать покушению и дать Гершуни скрыться; предотвратить покушение, но дать Гершуни скрыться. Все эти варианты мы можем допустить, равно как и то, что никаких планов не было вовсе (если Азеф не информировал Зубатова о готовящемся убийстве), поскольку любые намерения Зубатова заведомо не осуществились: в игру неожиданно вмешалось Киевское Охранное отделение во главе со Спиридовичем.
Один из осведомителей последнего, студент А.Л.Розенберг (имевший в охранке псевдоним «Конек»), выдал троих террористов, подготовленных Азефом. Их выследили киевские филеры и арестовали по дороге в Уфу. К сожалению, нам не известны точные даты этих событий.
Ни тогда, ни после разоблачения Азефа не возникло никаких оснований считать его причастным к этому предательству, хотя вопрос об этом поднимался и обличителями Азефа, и историками. Этот провал, разрушивший планы Гершуни, Азефа и Зубатова (у каждого из них мог быть свой собственный вариант), не привел, однако, к спасению Богдановича.
М.Е.Бакай, соучаствовавший с Бурцевым в 1907-1908 годах в разоблачении Азефа, был в 1903 году непосредственным подчиненным Зубатова. Бакай утверждал, что в Департаменте полиции об убийстве Богдановича было известно заранее и что Е.П.Медников выехал в Уфу для арестов до покушения. Этому свидетельству нельзя безусловно доверять – известно, что при обвинении Азефа Бакай допустил по меньшей мере две грубые хронологические ошибки в объяснении других эпизодов. Кроме того, официальный интерес к Уфе мог возникнуть и в результате доноса Розенберга (нам не известен его текст), и вследствие ареста ехавших туда террористов. К тому же Бакай не уточнял, насколько раньше покушения выехал Медников в Уфу.
Дело в том, что ночью с 5 на 6 мая тот же Спиридович узнал от своих агентов в Киевском комитете ПСР, что покушение все же состоится, и притом на следующий день – 6 мая. Спиридович немедленно телеграфировал в Департамент и в Уфу. Понятно, что депеша из Киева могла придти в Департамент полиции раньше, чем в жандармское управление в Уфе. Богдановича не успели предупредить и он был убит, а Медников мог выехать в Уфу в тот же день, но еще до покушения (или даже после убийства, но до прихода вести о нем в Петербург).
При любом варианте из этого не ясно, открыл ли Азеф Зубатову план уфимского покушения: ведь покушение произошло вовсе не по плану Гершуни и Азефа, и Зубатов никак не мог вмешаться в ход событий.
Приехав в Уфу, Гершуни обнаружил, что местные социалисты-революционеры во главе с В.В.Леоновичем уже сами все спланировали и подготовили. Гершуни оставалось только утвердить решение. В воспоминаниях М.М.Мельникова (до сих пор не опубликованных, но цитируемых разными авторами) утверждается даже, что Гершуни прибыл в Уфу только на следующий день после покушения.
Губернатора, совершавшего традиционную ежедневную прогулку, застрелили рабочий Е.О.Дулебов c неизвестным напарником – неким интеллигентом, имевшим псевдоним «Апостол» (впоследствии охранники долго пытались выяснить, не был ли это сам Гершуни, но ни к каким выводам не пришли). Оба успешно скрылись.
Гершуни немедленно выехал из Уфы в Саратов. Приехавший в Уфу Медников произвел множество арестов, но ничего стоящего обнаружить не сумел.
Происшедшее было громом среди ясного неба для Азефа, находившегося в Двинске или где-то неподалеку. Впервые для него возникла прямая угроза обвинения в соучастии в убийстве. Это было очевидным недоразумением, и Азефу предстояли непростые объяснения с Зубатовым. Пока что ему оставалось ждать встречи с Гершуни и получать разъяснения, но тут произошла еще одна непредвиденная случайность.
Гершуни вздумалось заехать в Киев, а предварительно предупредить об этом Киевский комитет.
О том, что комитетом получена какая-то важная телеграмма, узнал тот же Розенберг. Спиридович не поленился немедленно обратиться на телеграф и получить копию телеграммы. По ее тексту он догадался о прибытии самого Гершуни.
Встреча была подготовлена. Демидюк узнал Гершуни и его схватили. Произошло это 13 мая (старого стиля) 1903 года. Так через семь месяцев сработало предательство Азефа.
Вот тут Азеф совершил какой-то невероятный маневр, о котором (к сожалению – без ссылки на первоисточник), рассказывает Л.Г.Прайсман: «Оставленный вместо Азефа, С.Петрашкевич был арестован в середине мая 1903 года, на даче под Петербургом был обнаружен склад литературы, произведен был и ряд других арестов. Но полиция ликвидировала далеко не все, о чем она знала. Нужно было дать возможность выступить Азефу в роли мага-чародея. Он организовал новый склад литературы (он сам упаковывал книги для перевозки на новое место), и его престиж в партии возрос еще больше. Там, где он, – всегда успех, стоит ему уехать, сразу провал, а как только он возвращается, положение улучшается как по волшебству. Ну как не верить в такого человека?»[578]
Вслед за этим Азеф поспешил из Петербурга за границу. 8 июня (нового стиля) он оповестил об этом Ратаева телеграммой из Берлина в Париж: «я в Берлине второй день»[579] – следовательно, если ему верить, то он попал туда 25 или 26 мая старого стиля. Только в конце июня он объявился у Ратаева.
Вот теперь можно вернуться к вопросу о том, почему Азеф не предал Гершуни весной 1903 года.
После покушения на Богдановича (о нем писали газеты, и Азефу не могло это остаться неизвестным) Азеф должен был быть в предельном напряжении: что же случилось с Гершуни, который, как Азеф прекрасно знал, должен был находиться именно в Уфе? Гершуни, между тем, исчез – газеты ничего не сообщали о нем в связи с уфимским делом.
Едва ли Азеф должен был дожидаться Гершуни где-то в Двинске: скорее, согласно их первоначальным планам, Гершуни должен был дожидаться Азефа и собранных им террористов где-то в Уфе. Поэтому Азеф сам должен был выехать на поиски. Но куда?
Если план заезда Гершуни в Киев был импровизацией, тогда об этом не знал Азеф, и делать ему самому в Киеве было нечего. Ехать в Уфу – в горячку после покушения – тем более не имело никакого смысла. Почему Азеф поехал именно в Петербург, а не куда-то еще – не совсем ясно с точки зрения мотивов его встречи с Гершуни, но именно в Петербурге Азеф мог скорейшим образом узнать от своих знакомых (Зубатова, Лопухина или Медникова), что же случилось в Уфе и не случилось ли что с Гершуни.
Поэтому, скорее всего, Азеф оказался в Петербурге еще до ареста Гершуни – и помимо собственных забот занялся сразу дачными делами с нелегальной литературой. Много позже, в 1908 году, социалисты-революционеры совершенно не допускали предательство Гершуни Азефом; скорее всего, именно сопоставление маршрутов того и другого, достоверно установленных, и исключило такое предположение.
Но вот Азеф узнает в Петербурге об аресте Гершуни. От кого? Скорее всего – от революционеров, т.к. охранники (т.е. Зубатов и Лопухин; Медников пока оставался в Уфе) ничего не сообщают о том, как они информировали об этом Азефа и что было потом, а ведь им-то обязательно показался бы подозрительным дальнейший маневр Азефа, узнавшего эту новость. Для революционеров же это стало эпизодом, не стоящим внимания: Азеф узнал об аресте Гершуни и сразу выехал за границу – принимать срочные меры для восстановления дел; что же может быть естественнее?
Затем, попав за границу, Азеф постарается создать впечатление у Ратаева, что это произошло еще одним или двумя днями раньше, чем случилось на самом деле. Для чего? Не иначе как затем, чтобы затушевать причину бегства из России: уехал якобы не тогда, когда узнал об аресте Гершуни (интересно, когда об этом сообщили газеты?), а раньше.
Из всего этого однозначно следует, что Азеф смертельно боялся ареста Гершуни, а бояться он этого мог только по трем причинам в совокупности.
Первая: Гершуни (не Мельников, не Крафт, не Григорьев или кто-нибудь еще) был единственным на территории России человеком, который знал истинную роль Азефа в уже осуществленных и еще готовящихся террористических актах.
Вторая: Азеф был убежден, что риск того, что Гершуни выдаст его полиции, достаточно велик. Порукой этому было и то, насколько изучил своего друга сам Азеф (а Азеф, похоже, никогда не ошибался в людях!), и то, что он мог узнать о прошлом поведении Гершуни от Зубатова.
Третья: Азеф был убежден, что руководство полиции, ознакомившись с его истинной ролью, ни за что не простит ему такого предательского поведения – и необходимо немедленно бежать за границу.
Вот такой получается расклад!
Он и дает точный ответ на вопрос, почему сам Азеф тем более не мог и не хотел выдавать Гершуни полиции.
Не известны подробности того, чем же занимался Азеф в первый месяц пребывания за границей, но основной сюжет чрезвычайно интересен.
На страницаах итальянской прессы развернулась борьба по вопросу о выдаче Гоца России. Этот сюжет завладел всем итальянским общественным мнением. Политическая кампания завершилась полным фиаско царской дипломатии: в июне Гоца выпустили на свободу. К несчастью для него, этот инцидент серьезно подорвал его и без того не блестящее здоровье.
Легко понять, кто был закулисным дирижером этой кампании.
В 1903 году это, конечно, скрывалось из конспиративных соображений, зато красноречивое умолчание о важнейшем эпизоде в позднейших мемуарах В.М.Чернова, как и в других аналогичных случаях, однозначно указывает на решающую роль Азефа.
Теперь становится более понятной и по-человечески оправданной неуязвимость Азефа в отношении неоднократных попыток его разоблачения революционерами в 1903-1906 годы – Гоц не мог не стоять горой за своего спасителя.
Разумеется, в данном случае Азеф действовал не по воле петербургского начальства. Ратаев свидетельствует и о крайней подавленности Азефа, и о чрезвычайной его раздраженности на начальство. Департамент он обвинял в аресте Ремянниковой, а непосредственно Плеве – в Кишиневском погроме.
Но, как мы помним, после этого ареста (в феврале) и погрома (в апреле) прошло уже немало времени; Азеф мог бы эмоционально и поуспокоиться, тем более что особой нервозностью он не отличался. Но сейчас были весомые причины нервничать: Гершуни был арестован и вел себя на допросах пока неизвестно как, а отношения с Зубатовым и Лопухиным еще до того предельно натянулись.
И вовсе не благородные мотивы двигали Азефом, спасавшим Гоца от выдачи России: Азеф не мог допустить попадания к русским властям еще одного человека, полностью посвященного в самые интимные стороны его, Азефа, антиправительственной деятельности!
Мало того, явиться на глаза Ратаеву Азеф рискнул только тогда, когда убедился, что опасность попасть Гоцу в руки полиции в ближайшие времена ликвидирована. Гершуни, таким образом, оставался единственным свидетелем, способным уличить его перед Зубатовым, Лопухиным и прочими начальниками – а это уже давало шансы оспаривать его возможные обвинения.
Но, как выяснилось позже, от неприятных объяснений по крайней мере с Зубатовым Азеф был освобожден.
Уфимское убийство и арест Гершуни подвели черту и под деятельностью БО, и под остатками доброго отношения Плеве к Зубатову. Карьера последнего должна была в ближайшее время катастрофически обрушиться.
Подчиняясь решению министра, 3-6 июня 1903 года партия самораспустилась. М.В.Вильбушевич эмигрировала в 1904 году сначала в США, затем – в Палестину и была там в числе лидеров сионистского движения; умерла в Тель-Авиве в 1961 году.
12 июня 1903 года последовал указ о конфискации всего движимого и недвижимого имущества армянской церкви – Плеве бил по всем проявлениям национальной самостоятельности. В ответ по всей Армении летом проходили массовые демонстрации протеста, а в октябре 1903 года было неудачное покушение на инициатора этой акции – наместника на Кавказе князя Г.С.Голицына, после чего тот был удален с Кавказа. На два года вся Армения осталась без начальных школ, т.к. все они были церковными; только в августе 1905 года изуверский указ был отменен.
В июне же в военных действиях между Плеве и Зубатовым наступила пауза: министр выехал в сопровождении начальника переселенческого управления А.В.Кривошеина в Сибирь – выяснять вопросы организации крестьянских переселений; отдадим должное его политике в этом вопросе – это был разумный отклик на возникшую проблему вопиющего аграрного перенаселения. Увы, уже через полгода переселенческий поток приостановился более чем на два года: все железнодорожные пути в Сибирь были заняты военными перевозками – началась война с Японией.
К концу июня на юге вспыхнули забастовки, охватившие целый ряд городов: Баку, Одессу, Тифлис, Батум, Николаев, Киев, Керчь и др. В Одессе забастовка выросла во всеобщую: город остался без электричества, воды, хлеба. Забастовку начал зубатовский профсоюз, созданный еще за год до этого. Лидером зубатовцев в Одессе был Г.И.Шаевич – один из ярчайших деятелей Независимой еврейской рабочей партии; заезжала в Одессу и Вильбушевич.
Администрация в Одессе занимала крайне нерешительную и непоследовательную позицию – справедливые, как почти всегда поначалу, требования рабочих не были удовлетворены. Никто, включая Шаевича, не смог предвидеть роста настроения масс, подогреваемых вестями о забастовках в других городах и революционной агитацией.
Еще до наступления пика этих событий Зубатов понял, что ситуация ускользает из его рук, и вот тут бросился за поддержкой к Витте.
Витте отказал Зубатову в поддержке и посоветовал выяснять все его претензии непосредственно с Плеве.
От Витте Зубатов отправился к князю В.П.Мещерскому, где повторил свои предупреждения и просьбы и упомянул о неудачном посещении Витте. Мещерский же, как якобы стало известно Витте позже, пошел со всем этим к Плеве и выдал ему Зубатова, за что последний вскоре и был изгнан.
Версия эта вошла в большинство жизнеописаний Зубатова. При правдоподобности деталей она имеет вполне определенные черты придуманной конструкции.
Прежде всего, она не содержит никакого криминала, который оправдывал бы гнев Плеве на Зубатова. Витте был не в курсе того, что его прежние контакты с Зубатовым, начавшиеся еще в феврале, не были секретом ни для Плеве, ни для Лопухина и Медникова – ближайших соратников Зубатова; все они были уверены Зубатовым, что тот хочет примирить Витте с Плеве[580]; следовательно, сообщение о новом таком контакте взрывной силой обладать не могло. Содержание же беседы в том виде, как изложил Витте, также ничего особо нового для Плеве не имело: Зубатов сам заявил Витте, что все это он многократно докладывал Плеве. Так оно и должно было быть, поскольку Зубатов много сил тратил раньше на то, чтобы иметь Плеве на своей стороне.
Между тем, определенный криминал в этой беседе должен был иметь место. На это указывают две детали. Первая: Витте считал Мещерского предателем; следовательно, считал, что Мещерскому было что предавать. Вторая: Лопухин, явившийся к Витте в сентябре в Париже выяснять обстоятельства отстранения Зубатова, прямо поставил перед Витте вопрос, не была ли причина этого в недостаточной тщательности сохранения самим Витте секретов его переговоров с Зубатовым. Следовательно, и Лопухин, оказавшийся тоже причастным к этим секретам, знал, что тут было что скрывать.
Наконец, интересно и само обвинение Мещерского в предательстве со стороны Витте. Откуда оно вообще могло возникнуть? Сам Плеве никогда об этом не сообщал – по крайней мере свидетельств об этом нет. Мещерский же, если он совершил это предательство, тем более не должен был рекламировать такой поступок; он этого и не делал. Очевидно, это обвинение возникло как чисто логический вывод, к которому пришел Витте: сам он не выдавал, Лопухин тоже, Зубатов не должен был выдать себя сам. Остается, таким образом, из упомянутых выше только один Мещерский.
Сам Зубатов не считал предателями ни Витте, ни Мещерского, с которыми он сохранил достаточно теплые отношения. Витте (что бы он позже ни писал) приглашал в 1905 году Зубатова вернуться на службу. С Мещерским же Зубатов и вовсе поддерживал во время своей опалы дружескую переписку; некоторые письма Зубатова печатались в «Гражданине»[581]. Ниже мы узнаем, что Лопухин и Зубатов точно выяснили имя предателя. Осталось только понять, что же могло быть предметом предательства.
Итак, чем же завершились беседы Зубатова с Витте и Мещерским? Ничем, если верить Витте. Что же в этом должно было так обозлить Плеве? Вероятно то, что Зубатову не только отказали в поддержке, но и указали на то, как ему, Зубатову, следует самому поступить. Цепочка покушений (Сипягин, фон Валь, Оболенский, Богданович) ясно указывала стороннему наблюдателю тот центр, в интересах которого это могло происходить; беседа Витте с Лопухиным в Париже подтверждает, что Витте все логические выводы делал верно.
Зубатова последовательно подводили к тому, что объектом террора должен был теперь стать сам Плеве. Для этого беседа совершенно не обязательно должна была иметь четкий и конкретный характер (Лопухин вспоминал, что Витте и в Париже изъяснялся крайне осторожно); вполне достаточно того, чтобы Витте, скажем, в ответ на сообщение Зубатова о том, что тот спасал жизнь Плеве, просто выразительно бы пожал плечами. Беседа с Мещерским, и познакомившим Зубатова с Витте, могла понадобиться Зубатову для того, чтобы уточнить правильность создавшегося у него впечатления.
Зубатов и сам должен был понимать, что те люди, которые ему не смогли или не захотели помочь раньше, тем более не могли и не должны были этого делать теперь, когда происходила Одесская забастовка, подрывающая престиж Зубатова. Свою судьбу он должен был решать сам. Симпатия, которую очевидно проявили к нему и Витте, и Мещерский, открывала перед ним реальные перспективы. Вот такие-то выводы и настроения, если бы они дошли до Плеве, должны были его не на шутку обозлить и испугать.
Но если Витте и Мещерский действительно подталкивали Зубатова к убийству Плеве, то они крайне абстрактно представляли себе возможности Зубатова. Возможности же эти в сложившейся ситуации были ничтожны. Гершуни с товарищами сидели в крепости и ждали суда; Зубатов сам приложил немало усилий, чтобы их туда засадить.
Азеф, в свое время сопротивлявшийся аресту Гершуни, мог бы и сам помочь, но находился теперь далеко и явно избегал контактов с Зубатовым. Последний, по-видимому, понимал, что в феврале слишком пережал на Азефа, и не мог теперь форсированно его искать – Азеф и вовсе мог перепугаться. К тому же мы действительно не знаем, чем же успел поделиться Гершуни на следствии, которое взял в свои руки Лопухин.
Лопухин, чья зловещая фигура начала четко выделяться за спиной Зубатова в этой истории, в техническом отношении мало чем мог Зубатову помочь. Оба они и в это время продолжали рассчитывать на Азефа. Об этом четко свидетельствует следующий эпизод.
Летом 1903 года А.И.Спиридович обзавелся в Киеве сотрудником, которого имело смысл внедрить в зарубежное эсеровское руководство. Поскольку освещение последнего входило в епархию Департамента полиции, то туда Спиридович и представил свой план. К его удивлению, Департамент ответил (Спиридович не уточняет, кто именно – Лопухин или Зубатов), что не нуждается в этом, и операцию запретил. Когда Спиридовичу открылась тайна существования Азефа (это произошло, вероятно, не позднее мая 1904 года), то он догадался, что принимались меры, чтобы секретная миссия Азефа не получала освещения другими сотрудниками. С кандидатом в супершпионы, найденным Спиридовичем, поступили, по-видимому, круто и жестоко: вскоре он провалился при транспортировке литературы через границу, а революционеры объявили его предателем. Инициатива, как известно, наказуема.
Спиридовичу было о чем призадуматься, а его деятельность в последующие годы должна была показать, что же он понял и чему научился.
Но Азеф, повторяем, был пока Зубатову недоступен. Между тем, явно криминальные намерения Зубатова заставляли его искать сообщников. Он решил обратиться к своим старым и испытанным сотрудникам, причем именно к таким, которые не только имели хорошие знакомства среди потенциальных террористов, но и знали толк в вербовке революционеров и в руководстве конспиративной деятельностью.
Первой, к кому обратился Зубатов, была «Зиночка» – Зинаида Федоровна Жученко, жившая в Германии, воспитывая уже семилетнего сына и получая пенсию от охранки за прежние заслуги. В Лейпциг был командирован Медников, который и уговорил ее вернуться на службу. Ручаться за точность этой информации невозможно, поскольку ее единственный источник – записки двойного предателя Л.П.Меньщикова, а он иногда грешил в изложении фактов, особенно относящихся к его собственной деятельности. Но здесь он не преследует никаких корыстных целей, и можно рискнуть ему поверить. Меньщиков относит поездку Медникова к периоду сразу после убийства Богдановича.
Поскольку Медников тогда провел много времени в Уфе, то его поездка в Германию реально могла состояться только в июне или даже в июле 1903 года. Понятно, что последовавшее вскоре падение Зубатова уже не позволило последнему ни практически поработать с Жученко, ни посвятить ее в свои таинственные планы. Позже (и это вполне достоверно) Жученко стала активным сотрудником Берлинской резидентуры Департамента полиции – с этого начался новый взлет ее карьеры.
А вот одновременная попытка обзавестись еще одним надежным помощником и оказалась для Зубатова роковой.
Вторым избранником Зубатова был его близкий сотрудник тоже по меньшей мере с 1894 года М.И.Гурович (до крещения – Гуревич). Этот участник революционного движения с 1888 года стал провокатором, угодив в сибирскую ссылку и выбравшись из нее ценой предательства, – весьма стандартный сюжет для той эпохи. Поступив в подчинение Зубатова, он сыграл выдающуюся роль в ликвидации партии «Народного Права», аресте народнических типографий, разгроме Московского и Южнорусского рабочих Союзов. Перейдя затем в подчинение Особого отдела Департамента полиции, он участвовал сначала в попытке поддержки социал-демократии, а затем в борьбе с ней.
По позднейшим воспоминаниям охранников, Гурович, еще не будучи в штате полиции, в 1900-1902 годы играл едва ли не большую роль в руководстве розыском, чем начальник Особого отдела Ратаев.
Революционерами Гурович был заподозрен в 1901 году; он потребовал партийного суда и сумел оправдаться, но вскоре был окончательно разоблачен. В 1902 году его зачислили в штат Департамента полиции и поставили во главе отдела, ведавшего Галицией: слежкой за революционными эмигрантами, ведением пророссийской агитации среди украинцев, наконец – шпионажем против Австро-Венгрии.
Резиденцией отдела была Варшава, но Гурович по собственной инициативе залез в Лемберг (ныне – Львов). Там он засыпался, был арестован австрийской полицией и выслан в Россию. Летом 1903 года он болтался в Департаменте полиции и был не у дел.
Неизвестно и никогда не будет известно, какого рода услуги Гуровича понадобились Зубатову и, по-видимому, Лопухину. Неизвестно также, что сам Гурович счел нужным сообщить Плеве. Но именно от него Плеве узнал о замыслах трио заговорщиков – Витте, Мещерского и Зубатова. Неизвестно и то, в какой степени Гуровичу была ясна роль Лопухина в этой интриге. Однако очевидно, что Гурович приобрел какую-то власть над Лопухиным, продержавшись на первых ролях в Департаменте не только до смерти Плеве, но и позже – до самой отставки Лопухина. Неизвестен точно и момент, когда именно произошло предательство.
В течение июля 1903 года положение Зубатова продолжало ухудшаться. Забастовка в Одессе разрасталась, и в ответ 19 июля был арестован Шаевич. Немедленно в Одессу выехал Лопухин, но тут забастовка завершилась, и Лопухин поспел лишь к шапочному разбору. Посетив еще Киев и Николаев – также центры забастовочного движения – и подвергнув, по своему обыкновению, местную администрацию убийственной критике, Лопухин вернулся в столицу.
Плеве, приехав из Сибири, даром времени не терял.
Важнейшим для него было теперь укрепление его собственного влияния на царя, и в этом министр преуспел. Он сыграл главную роль в организации знаменитых торжеств по открытию мощей старца Серафима Саровского 17-20 июля 1903 года.
В мероприятии участвовало триста тысяч богомольцев, и на этот раз удалось избежать всякого подобия Ходынской катастрофы. Его инициатором стала великая княгиня Елизавета Федоровна, сделавшая выводы из успеха зубатовской демонстрации 19 февраля 1902 года в Москве. Это было новое удачное представление такого рода, позже многократно повторяемое.
Энтузиазм участников бывал неподдельным: царь видел свой народ, а народ видел царя. Обе стороны испытывали еще больший прилив чувств, чем при лицезрении, например, дрессированного медведя.
Много позже, при встречах челюскинцев и космонавтов, единство власти с народом демонстрировалось еще более наглядно.
На этот раз торжество сопровождалось и истинным чудом: царица купалась в целительном источнике, вскоре оказалась беременной и разрешилась долгожданным наследником престола – после рождения четырех дочерей (хотя элементарные расчеты показывают, что между посещением Саровской Пустыни и рождением наследника прошло более года). Ясно, что это невероятным образом поднимало престиж Плеве и тамбовского губернатора В.Ф. фон дер Лауница, также участвовавшего в затее.
Самому Плеве, не дожившему двух недель до рождения наследника престола, не удалось полностью воспользоваться плодами своей расчетливой игры, тем не менее и теперь его успех был очевиден.
Это сразу дало ощутимые результаты: царь, вернувшись в столицу, 30 июля подписал указ об учреждении наместничества на Дальнем Востоке; при этом все дела Дальнего востока были изъяты из ведения министерств – дальневосточная политика становилась личной политикой императора. Это был недвусмысленный выбор курса на прямое столкновение с Японией.
Для реализации дальнейших планов Плеве теперь было необходимо отсутствие в столице Лопухина, что вскоре и произошло: около 10 августа последний выехал в Париж.
Формально это был отпуск, который должен был продлиться два месяца. Фактически же Лопухин выполнял одновременно различные задания, в частности – исследовал в Париже современное состояние масонства; так впервые эта тема вошла в круг забот Департамента полиции.
Напомним, что в Париже находился Ратаев и где-то на связи с ним болтался Азеф!
Как раз в начале августа 1903 Редигер отметил: «В это время Куропаткин мне как-то сказал, что ему к сожалению пришлось разочароваться в государе: он убедился, что самодержец лукавит со своими министрами и что на его слова полагаться нельзя! Впервые я услыхал такую характеристику государя, оказавшуюся потом вполне правильной»[582].
Дождавшись отъезда Лопухина в Париж, Плеве провел молниеносную двухходовку.
Министр внутренних дел еженедельно докладывал царю по четвергам, министр финансов – по пятницам. В четверг 15 августа развернулись главные события. Что произошло при встрече Николая II с Плеве – тогда не понял никто, да и позже не все прояснилось. Но уже вечером этого дня Витте получил предписание привезти на завтрашний доклад управляющего Государственным Банком Э.Д.Плеске.
16 августа Николай II, выслушав по обыкновению доброжелательно часовой доклад Витте по текущим вопросам, так же доброжелательно предложил ему сдать свою должность Плеске. Сам Витте назначался председателем Комитета министров – формально это был высший государственный пост, фактически – почетная отставка: Комитет не имел ни постоянного состава, ни четко определенных функций (эпизодически в нем рассматривались различные вопросы, которые по тем или иным причинам изымались из рассмотрения Государственным Советом; например – при несовпадении позиции последнего с мнением царя). Председатель его не имел регулярного права доклада царю и т.д.
Николай II за свою жизнь совершил немало некорректных, нелепых и просто ужасных поступков. Один из самых чудовищных – увольнение Витте без предъявления обвинений, разбора дела и требования объяснений.
Витте был самым компетентным государственным деятелем тогдашней России – иных мнений о нем не существовало, какие бы эмоции он ни вызывал у различных современников. Увольнение произошло тогда, когда Россия фактически решала свою судьбу: определяла стратегиюю своих отношений с восточным соседом – Японией. Ниже мы узнаем, какой ерунды хватило Плеве 15 августа, чтобы уничтожить Витте.
Сразу вслед за уходом Витте, 24 августа 1904 года, Куропаткин отметил в дневнике: «государыня выразила уверенность, что до европейской войны не допустят, но что теперь страшно нашествие желтой расы и что ей надо дать отпор и пр.»[583]
30 августа 1904 года было создано новое ведомство – Особый Комитет по делам Дальнего Востока; его формальным Председателем стал сам царь, а фактическим руководителем (и докладчиком Председателю) – главный энтузиаст захвата Дальнего Востока А.М.Безобразов. По сути это получилось ведомство по подготовке и развязыванию Русско-Японской войны, от которой Плеве и иже с ним ожидали только всяческих благ.
Вот как прокоментировал удаление Витте Л.А.Тихомиров уже в апреле 1904 года, когда последствия этого шага проявились с полной отчетливостью: «война идет очень плохо, и правительство теряет последние искры авторитета в России. /. / накануне войны прогнан, хотя и скотина, но единственно умный человек»[584].
В первые же дни войны, 4 февраля 1904, Тихомиров уже сразу предрек грядущие бедствия: «Вот если бы господь избавил нас от этого „миролюбия“ самого государя, то, конечно, царствование Николая II могло бы стать великим и славным. Его губит это негодное „миролюбие“, которое и подвело нас уже десять раз. А теперь – храни господь – если еще заключат постыдный или даже не блестящий мир, то наверное начнутся смуты»[585].
О Плеве он же написал в августе 1904 – вскоре после его гибели: «Плеве ничего не сделал и за 2 года 3 месяца только доказал, что ничего не может и не хочет делать. /. / Никому он не сделал добра. Всем надоел. /. / постепенно всех честных людей устранял, а сам только душил и больше ничего. Кто же спорит? Конечно, революционеров должно было подтянуть. Но ведь Россия не революционерка, и она действительно нуждается в глубоких улучшениях жизни. Он не хотел ничего делать»[586].
Увы, ум в России никогда особой ценностью не считался. Самый же крупный политический ум той эпохи, а именно – самого Тихомирова, после его скандального возвращения в Россию в 1888 году был как бы и вовсе положен на полку, с которой его только дважды ненадолго извлекали – сначала Зубатов, а потом – Столыпин. Тихомиров с горечью написал о себе в самом начале 1904 года: «Россия меня знать не хочет»[587].
Столь радикальная перемена, как удаление Витте, все же сопровождалась какими-то серьезными закулисными потрясениями, поскольку одновременно случился, как тогда формулировалось, «удар» (вероятно – инсульт) с великим князем Михаилом Николаевичем, сыном Николая I – председателем Государственного Совета с 1881 года. Новым председателем Государственного Совета стал граф Д.М.Сольский.
Отметим, что в эти дни не один Плеве интриговал против Витте и Зубатова. Сын Михаила Николаевича, великий князь Александр Михайлович, друг царя, женатый на его сестре Ксении, руководил Главным управлением торгового мореплавания и портов (т.е. был, по существу, министром торгового флота) и также был инициатором дальневосточной агрессии. Большой недруг Витте, он прямо доносил царю, что Одесская забастовка – дело рук самого Зубатова.
Судьба последнего, однако, скорее всего была решена в Саровской Пустыни: именно там Плеве мог воспользоваться благоприятной обстановкой и получить благословение Елизаветы Федоровны на изгнание прежнего любимца великого князя Сергея Александровича – как организатор помпезных торжеств Плеве явно превзошел Зубатова.
«19 августа вызвал Орел [т.е. Плеве] Сер[гея] Вас[ильевича Зубатова] к себе на дачу, где и разыгралась драма. Началась же она с того, что Орел заявил Сер. Вас., что он ему не верит, а посему и принимает его с третьим лицом, т.е. в присутствии генерала ф[он] Валя, при котором прочитал три письма, отобранные по обыску у Шаевича в Одессе, одно Сер. Вас. к Шаевичу, другое М.Вильбушевич к Шаевичу и третье письмо Шаевича к какой-то бабе, из которых видно, что Шаевич неверный человек, и что Сер. Вас. очень много ему доверял, вот и все. И после этого добавил по адресу Сер. Вас.: надеюсь, больше служить не будешь. C.В. с своей стороны, вставил министру, что велась независимая партия не им единолично, а департаментом. Последние слова министру очень не понравились, и всему сразу конец: С.В. попросили сейчас же сдать особ[ый] отдел, кому прикажет ф. Валь, а последний показал Якова Григорьевича [Сазонова], и через 30 мин. приехал ф. Валь с Яков. Григ. в особый отдел, и через 5 минут все уже было передано, и сел Яков на стул Сергея, и стал принимать доклады, и теперь продолжает то же делать. Горе, конечно, неописуемое, тут и говорить не стоит, и затем неожиданность всех поразила, как громом, а через сутки Сер. Вас. приказано выехать из Питера, сборы коротки, и 20-го курьерским проводили в Москву. Проводить собрались самые близкие к Сергею, а челядь побоялась /. /»[588].
Уволен был Зубатов, таким образом, ни за что.
Письма, зачитанные в кабинете Плеве, позднее нигде не фигурировали и, очевидно, никакого криминала в отношении Зубатова не содержали. Фон Валь присутствовал как свидетель скандала, на который Зубатов был явно спровоцирован. Но скандал был необходим, чтобы в передаче фон Валя и самого Зубатова оправдать гнев министра перед всеми сотрудниками Департамента. Особенно обыгрывалось, что Зубатов хлопнул дверью так, что стекла чуть не посыпались! Потрясенные соратники Зубатова стали ждать возвращения Лопухина из-за границы и разрешения нелепой ситуации.
Вслед Зубатову полетело в Москву распоряжение вице-директора Департамента полиции Н.П.Зуева начальнику Московского Охранного отделения В.В.Ратко (сослуживцу и соратнику Зубатова) о запрещении Зубатову посещать отделение и вступать в контакты с прежними сотрудниками. В жизнеописания Зубатова вошла легенда, что Зубатов нарушил распоряжение, устанавливал какие-то таинственные связи, и за это подвергся последующей ссылке во Владимир. Легенда эта лишена оснований.
Возможно, что Зубатов в Москве действительно что-то предпринимал, хотелось бы знать – что именно. Но очевидно, что оба человека, которые ему реально могли бы помочь – Лопухин и Азеф, находились очень далеко, и никакая конспиративная связь с ними в данной ситуации Зубатову была не доступна. Достоверно известно только, что Зубатов в это время готовил подробнейший оправдательный доклад к возвращению Лопухина. Пауза между высылкой Зубатова из Питера и последующей ссылкой во Владимир объясняется тем формальным обстоятельством, что ни снять его официально с должности, ни отправить в административную ссылку было невозможно ввиду отсутствия его непосредственного начальника – Лопухина. Возвращения последнего, следовательно, должен был теперь дожидаться и Плеве.
Одновременно с отправкой Зубатова из Петербурга был пущен слух, что причина этого – Одесская забастовка. Широкой публике было невдомек, что возражение Зубатова министру было вполне резонным: Зубатов не должен был нести исключительную ответственность за политику всего Департамента, официально одобренную самим министром.
Читайте также
Крах В конце 1905 года Гапон вернулся в Санкт — Петербург, предварительно получив уверения Департамента полиции, что к нему никаких претензий нет. В столице дело поначалу обстояло хорошо. Среди бывших членов «Собрания» он продолжал пользоваться огромной популярностью,
VI КРАХ
VI КРАХ 476 г. н. э. считается датой окончательного падения Западной Римской империи. В ее гибели не было ничего величественного и торжественного, она не была ознаменована ни грохотом фанфар, ни кровопролитными бунтами. Напротив, империя погибла под аккомпанемент тихого
3. Крах
3. Крах Но это был только внешний блеск… На самом же деле, несмотря на новые победы, положение становилось все хуже и хуже. Потому что и в победоносных битвах гибли французские солдаты. А новых теперь уже решительно неоткуда было взять!Правда, был еще один выход. Самый
Финансовый крах
Финансовый крах Самозванцу пришлось потратить огромные суммы на жалованье членам думы, Государева двора и уездным дворянам. По традиции государи при восшествии на трон жаловали дворянам двойное или даже тройное жалованье. Секретарь Лжедмитрия Ян Бучинский с похвалой
Крах Впоследствии, в лагере для военных преступников, один бывший командир бригады маньчжоугоских войск рассказал мне такую историю. Зимой того года, когда разразилась война на Тихом океане, он, выполняя указания Квантунской армии, повел марионеточные войска против
3. Крах
3. Крах Но это был только внешний блеск… На самом же деле, несмотря на новые победы, положение становилось все хуже и хуже. Потому что и в победоносных битвах гибли французские солдаты. А новых теперь уже решительно неоткуда было взять!Правда, был еще один выход. Самый
6. Крах
6. Крах В чём выразился компромисс, выяснилось 3(16) июля. Из телеграммы на имя Винниченко, подписанной Керенским, Церетели и Терещенко. Только тогда и обнаружилось, что уступки, и по всем позициям, сделаны не Радой, а Временным правительством. Отказавшемся подтвердить
Крах Наведя порядок у себя дома, Николай занялся порядком в мире.В 1853 году Николай привычно грубо вступился за права христиан в Палестине. Он потребовал от Турции особых прав для христиан – это был ультиматум. И когда турки не согласились, тотчас начал войну. Его войска
…и ее крах
…и ее крах Манипуляции с числами с самого начала вызвали протесты египтологов. Да и математики подняли спой голос протеста, ведь измерения с точностью до сантиметра бессмысленны, когда обмеривается такой колосс, как пирамида Хеопса. Тем более что вершина ее разрушена, а
Крах Савва Иванович стал настоящим российским железнодорожным магнатом и, как следствие, одним из богатейших людей империи. В 1872 году он купил контрольный пакет акций Московско-Ярославской железной дороги и повел ее на север – к Костроме и дальше до Архангельска.
КРАХ 15 февраля Анна с пышной торжественностью въехала в Москву, непосредственно охраняемая кавалергардами под командой Дмитриева-Мамонова и князя Никиты Юрьевича Трубецкого, ненавистника верховников.Далее все пошло как-то смутно — для той и другой стороны. Никто не
Крах Марокканские администраторы ясно представляли себе, с какими трудностями будет сопряжен переход через великую пустыню. Такая операция требовала тщательнейшей подготовки. И надо отдать должное организаторским способностям и самого Мулай Ахмеда, и его помощников:
Крах План Мазепы и надежды Карла XII начали рушиться с самого начала. Сколько-нибудь значительного перехода козаков на сторону противника не произошло и впредь не ожидалось.Петр был, конечно, потрясен предательством Мазепы. Но быстро предпринял решительные меры. Он