Как выглядели крестьяне в 19 веке
Как жили крестьянки в дореволюционной России, и почему выглядели в 30 лет на 40, а в 60 лет. тоже на 40
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Крестьянская Россия было очень большой. Деревни раскинулись во всех климатических и часовых поясах; во многих исконно нерусских местах были и русские сёла. Крестьяне составляли большую часть населения; женщины – чуть меньше половины крестьянства. Рождалось девочек и мальчиков примерно поровну, доживало до взрослого возраста тоже.
Осложнения беременности и родов, а также смертные побои уносили некоторое количество взрослых женщин в могилу. Однако и у мужчин находились причины умереть – например, драки с другими мужчинами, несчастные случаи в дальних поездках, отравление. В общем, женщин-крестьянок было в России предостаточно. И о них остались свидетельства: рисунки, фотографии и тексты, писаные помещиками.
Почему не всем картинам и текстам можно доверять?
Очень часто в дома больших помещиков допускали только приятных на лицо крестьянок. Иногда на случай, если барин захочет выбрать себе наложницу или на месте развлечься. Иногда из общих представлений о том, что должно бар окружать. Многие помещики прожили жизнь в уверенности, что большинство крестьянских баба – молоды, веселы, румяны и быстроноги. Этот образ они воспевали в дневниках, мемуарах, стихах и рассказах разной степени талантливости.
Практически то же самое и с художниками. До моды на реализм и поиск гармонии даже в лохмотьях, морщинах и, главное, в индивидуальности лиц художники тщательно подбирали крестьянок, достойных того, чтобы оказаться на их картинах. Часто это были горничные из барского дома – конечно же, молодые и пригожие, не знающие палящего солнца и тяжёлого ручного труда.
Порой и горничных не брали позировать. Считается, что художник Венецианов часто в качестве натурщиц брал проституированных молодых женщин из города, и его знаменитые русские крестьянки в большинстве своём не умеют срезать серпом колосья, никогда не ходили в лаптях и порой вообще нерусского происхождения – петербургские финки, ижорки, немки.
Не все открытки и фотографии женщин в крестьянских костюмах, русских или финоугорских, также настоящие. В конце девятнадцатого века появилась мода на патриотичную примерку «народного», то есть крестьянского, костюма в разных обстоятельствах. В том числе – специально для того, чтобы получить автопортрет в нужном образе и раздавать копии молодым людям. Советским специалистам пришлось хорошо поработать, определяя, кто на сохранившихся и попавших им в руки карточках – в настоящем народном костюме, а кто позирует в имитации. И водораздел проходил не по богатству одежды, поскольку крестьянки снимались тоже в нарядной версии своей одежды – съёмка была редким, дорогим, торжественным событием.
Рано ли старились русские крестьянки?
В соседних деревнях – буквально пара вёрст друг от друга – могли быть радикально разные обычаи. В одной муж с женой обращались друг к другу на «Вы», а в другом – матерно. В одной вокруг старшей невестки крутилась жизнь семьи – она ведь становилась матерью первенца нового поколения, в другой каждая невестка была как батрачка. В одной пироги пекли так, в другой этак. Что уж говорить о традициях ухода за внешностью.
Казачки, которых одни считают русскими, другие – особым случаем, удивляли приезжих тем, что лица у них были закрыты, как у восточных женщин. Это не было подражание кавказцам – как раз многие кавкаженки лиц не скрывали. Это было средством ухода за красотой. Казачки прятали кожу лица от палящего солнца. Зато на праздники и в церковь они ходили, открыв лица, чтобы все видели и нежный румянец, и белые лбы.
Большинство других крестьянок лица от солнца не защищали – разве что пытались делать маски, отдыхая после бани, или умываться какой-нибудь особенной водой. При этом они проводили много времени на морозе, на ветру и на палящем солнце. Современный горожанин, далёкий от представлений о деревенской жизни, обычно представляет русскую бабу весь день возящуюся у печи с пирогами. На деле картина была совсем другой.
В страду женщины активно участвовали в полевых работах, по много часов каждый день – как солнце встало и пока оно не село. От солнечных лучей кожа не просто покрывалась загаром – она иссыхала, быстро шла морщинами, становилась плотной и тёмной одновременно. Рукам доставалось много работы, и это влияло на их кожу. Всё остальное время года большую часть работы женщины делали дома. Кроме той, что связана с водой. Именно женщина носила тяжёлые вёдра с водой, отправляясь за ними порой за полдеревни или дальше – как часто можно было встретить колодец, зависело от местности. Именно женщина ходила стирать и полоскать бельё к реке, неважно, мороз ли, ветер ли.
Стирка была небыстрым занятием, сильно нагружающим руки и спину. Кожа лица часто обветривалась или высыхала от мороза – это ускоряло процессы старения. Кожа и суставы рук от холодной воды и работы в ней тоже стремительно старели. Вот и выходило, что часто в двадцать пять крестьянка выглядела так, что городской житель давал ей и тридцать пять, и пятьдесят. Особенно если на работе женщина надорвала спину и начала сутулиться, делая образ ещё более «старческим». Или если от беременностей, нехватки кальция в рационе или побоев она теряла часть зубов, что влияло на овал лица и речь.
В шестьдесят от сорокалетней не отличить!
Однако те, кто рассказывает, как бабушка из деревни на их памяти совершенно не менялась, не лукавят. После того, как на женском лице к двадцати пяти годам появлялся первый набор признаков активного старения кожи, очень часто она будто консервировалась внешне. Причин тому было несколько.
Во-первых, чаще всего до старости доживали изначально очень крепкие, «удачные» человеческие экземпляры – те, кто пережил полное смертельных опасностей детство, истощающие организм беременности, все физические нагрузки, были так крепки, что было бы странно ждать, что они быстро превратятся в развалины. Работа превращалась для них, скорее, в поддержку организма движением и практически спортивными нагрузками.
Во-вторых, у русских крестьян было не принято активно двигать лицом. Мимика ценилась скупая – дёргают лицом, мол, идиоты. С малых лет девочка (и мальчик) привыкала носить лицо неподвижным, хотя и напряжённым (вероятно, для защиты глаз от ветра и солнца). Это препятствовало образованию мимических морщин во взрослом возрасте. Лица носили настолько неподвижными, что многих современных пользователей это коробит – под фотографиями могут писать, что женщины угрюмы, держат лицо кирпичом и так далее, в то время, как хорошо видно, что они просто стоят спокойно.
В-третьих, солнце, конечно, вызывало фотостарение лица, но оно же дубило кожу лица загаром. Кожа становилась плотнее, могла стать даже гладкой, глянцевитой, только с некоторым количеством морщин – заломами от необходимости щуриться против солнца и двигать челюстью, чтобы есть и говорить. Такая кожа меньше была подвержена воспалениям, часто (в зависимости от других обстоятельств) смотрелась подтянутой, скорее жёсткой, чем дряблой. Это плохо смотрелось в тридцать, но замечательно – в шестьдесят.
В-четвёртых, женщины во многих деревнях ели много коллагена. Выбирать из коровьей или свиной туши только филе было не принято. В ход шли все детали коровы, в том числе такие, которые годны только на холодец или в суп. В бедных семьях курицу часто делили так: самые мясные части – отцу и взрослым сыновьям, а женщины вылавливали в щах лапки и кусочки кожи. В общем, с пищей женщина получала порой больше коллагена, необходимого для поддержания кожи упругой, чем современные любительницы диетических грудок. Кожа поддерживалась питанием примерно в одном состоянии большую часть жизни.
Интересно и то, Как лечились наши предки 200 лет назад: Курить, плевать и побольше чаю были рекомендациями практически универсальными.
Текст: Лилит Мазикина
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Как выглядели и как жили крестьянки в дореволюционной России
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Фраза, которая не очень нравится русским женщинам, но все же очень точно характеризует их силу духа: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…» была написана Николаем Некрасовым еще в 1863 году, но в широкий обиход вошла после Великой Отечественной войны. Оно и не удивительно, ведь если раньше женщины жили как и полагается «тенью» супруга своего, но при этом незаметно выполняя львиную долю тяжелой крестьянской работы, то после того как мужчин призвали на фронт, а работа все также продолжала выполняться, стало проясняться каким образом распределяется трудовая нагрузка в российских семьях. У Некрасова там еще есть и продолжение с упоминанием красоты в движениях и взглядов цариц, но насколько это было актуально для женщин царской России и сравним ли их быт с жизнью современниц?
Как выглядели женщины-крестьянки царской России
Это в фильмах, да на картинках девушки-крестьянки тех времен изображены румяными красавицами в кокошниках, сарафанах, пышной грудью и русой косой, толщиной с кулак. Однако если натолкнуться на старинные фотографии, где запечатлены крестьяне, жившие в ту эпоху, становится понятно, что на снимках скорее изможденные и уставшие, а не красивые люди. Уж где тут Некрасов увидел спокойную важность лиц не понятно. Впрочем, Некрасов и при жизни не пользовался уважением среди коллег-писателей, которые за спиной у него шептались о том, что он красиво пишет о крестьянских тяготах и лишениях, а собственные крестьяне изнывают от нищеты и бояться писателя.
Многое еще и зависит от того в каких условиях были сделаны эти фотографии, если речь идет о снимках из фотосалонов, то здесь женщины причесаны, наряжены, тщательно одеты и производят впечатление если и не ухоженных, то весьма нарядных. А вот этнографы и путешественники, чей целью было запечатлеть реалии и весь имевшийся уклад, изображали крестьянский люд как он есть, без прикрас. К тому же даже в ту пору в салонах использовали ретушь, замазывая рубцы и ямы на коже, оставшиеся после оспы. А таких было очень много.
…Вот она еще босая 10-летняя девочка, которая ладно помогает матери по хозяйству, присматривает за младшими братьями и сестрами. Вот ей 15 – она уже на выданье, несмотря на то, что красота ее еще не расцвела, видно, что фигура у нее ладная, а руки крепкие – будет хорошей хозяйкой. Увы, но как только девушка обзаводилась своей семьей, это означало, что ей предстоит много и сложно работать, и вот уже к 30 это изможденная уставшая женщина с потухшим взглядом, которую нельзя назвать даже миловидной.
Красота русских крестьянок была явлением быстро проходящим. Ранее замужество, постоянные роды, тяжелый труд никак не способствовали сохранению природных данных. К тому же у простолюдинок не было никакой возможности заботиться о себе.
Типичная широкая крестьянская спина (от тяжелого труда фигура становилась тяжелой и приземистой), потрескавшиеся, черные от работы ноги, огромные натруженные руки, лицо, не знавшее ухода, покрывшееся сетью морщин уже к 25 годам и выгоревшие на солнце прядки русых волос, наспех убранные под платок – так примерно и выглядели женщины тех лет, с возрастом разве что становясь более грузными и громкими.
Замужество и внутрисемейные отношения в царской России
Дочерей выдавали замуж поочередно, если младшая успела выскочить замуж старшей, то это, как правило, означало, что та так и останется неустроенной. Женщина вне брака считалась второсортной, в отношение к ней использовались различные обзывательства, более того, у них было меньше прав, жили они, постоянно отбиваясь (или не отбиваясь) от домогательств посторонних мужчин.
Муж был беспрекословным главой семьи, однако русские женщины вовсе не были бесправны. Они могли распоряжаться своим приданым в дальнейшей семейной жизни, если муж уезжал на заработки, то она могла представлять интересы семьи на сходах и других хозяйственных делах, брала на себя руководящую роль. Если муж себя плохо вел, как правило, это касалось пьянства, то она могла пожаловаться общине и семья бралась на поруки, мужчине выписывался штраф или же он получал иное наказание. Женщина по своей воле не могла уйти от мужа, а вот он имел на это право, правда должен был выплачивать пожизненное содержание ей и детям.
Жена не имела права покидать дом без дозволения супруга, вплоть до наложения штрафа. Даже если ее из этого самого дома вынудили бежать побои со стороны супруга. Известны случаи, когда женщину принудительно возвращали «для дальнейшего ведения хозяйства», а мужу рекомендовали вести себя сдержаннее. Судить могли и родителей, которые принимают сбежавшую от супруга дочь в отчем доме.
Побои от супруга считались нормальными и естественными, неким проявлением власти мужа. Потому жалобы в адрес главы семейства поступали только тогда, когда жизнь становилась и вовсе невыносимой. К тому же, наказание для мужа приводилось в исполнение только с разрешения на то жены, даже если это она сама обратилась с жалобой. Стоит ли говорить, что бы происходило за дверями избы после возвращения «наказанного» таким образом мужчины?
Замужняя крестьянка находилась в полном подчинении супруга и воспринималась им и членами его семьи как трудовая единица, которая должна была до самой смерти выполнять определенные функции.
Какую работу ежедневно выполняли женщины-крестьянки
Все, кто мог ходить большую часть времени проводили в работе по хозяйству, весной и летом до жатвы на полях. Вставать приходилось очень рано, чтобы максимально использовать световой день. Раньше всех поднимались женщины (3-4 утра), которым нужно было растопить печь и приготовить еду. Иногда готовить приходилось с расчетом на обед, когда работали целый день, не возвращаясь домой.
Практиковалось строгое разделение труда, если мужчины помимо общих работ занимались стройкой, заготовкой леса и дров, то женщины готовили, убирали, стирали, ухаживали за скотиной, занимались рукоделием и это помимо сезонных работ в поле. Мужчины работали согласно указке старшего, делать «женскую» работу считалось зазорным и недостойным. Поэтому даже если в пору жатвы у жены нагрузка утраивалась или она была на сносях, то и речи не шло о том, чтобы помочь ей поутру истопить печь. Несмотря на то, что женщины брали на себя существенную нагрузку и выполняли самую грязную и неблагодарную работу, их труд мало ценился.
Каноны красоты женщин-крестьянок и секреты ее сохранения
Было бы ошибочным думать, что тяжелая жизнь была веским основанием полностью забыть о своей женском происхождении и поводом оставить попытки удержать красоту. Тем более, что главным страхом женщин было «муж разлюбит», а потому некоторые попытки соответствовать представлениям о прекрасном, конечно же, предпринимались.
Молодухи больше всего боялись похудеть, загореть и потерять румянец. Именно эти три фактора и определяли каноны красоты тех лет, ну и коса, конечно же, коса – главный предмет гордости для русской женщины. Российские стандарты красоты были весьма гуманны и пока европейки использовали ртуть и свинец для отбеливания кожи, пытались регулировать размер стопы деревянными колодками, русские девушки протирались огурцом и простоквашей для белизны кожи и по возможности больше ели для приятной полноты.
Незамужние девушки перед вечерними прогулками наводили румянец свеклой, ею же красили губы. Брови подводили кусочком золы, сверху могли зафиксирвоать репейным маслом, а вот цвету ресниц внимания не уделялось, они так и оставались светлыми при темных бровях. Вместо пудры, для того чтобы обелить кожу, использовали муку.
Натуральный румянец считался признаком здоровья, а значит и будущая невеста была хорошим вариантом, немудрено, что девушки всячески старались сохранить этот оттенок своего лица. Например, с утра бегали в поле или к роднику, чтобы умыться росой или холодной водой, это, якобы помогало вернуть румянец. Немудрено, что кожа алела, учитывая, что этот ритуал проводился спозаранок, до начала утренних дел по хозяйству. Отсутствие загара и полнота свидетельствовали о хорошем достатке женщины. Она не загорела от тяжелой работы в поле, значит есть кому работать вместо нее, имеет приятную полноту – значит в семье вдоволь еды.
А вот с полнотой дело обстояло сложнее. Любой крестьянской семье было известно, что секрет барской полнотелости в сладостях и мучной выпечке. Но даже относительно богатые крестьяне не имели возможности кормить своих дочерей сдобой в таких объемах. На помощь приходила сметана, справедливо полагая, что жирный и густой продукт поможет девушкам стать более аппетитными, родители откармливали девочек, чтобы выгоднее выдать замуж. Для этого же давали дрожжи и хмель, считалось, что от них еще и прибавляется рост. Но и эти варианты подходили только для тех, кого относили к «крепко стоящим на ногах».
Если же все эти ухищрения не помогали, то в ход шли обманные пути. Под сарафан надевалось несколько слоев одежды, а там поди разбери какого размера невеста на самом деле. Однако и парни были не промах, руки и шея все равно выдавали истинный размер. Девушки же считали, что коралловые бусы делают шею толще, а кожу светлее. Но и их позволить себе могла редкая невеста.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Образ крестьян в фотографии XIX века
3 марта (19 февраля по старому стилю) 1861 года император Александр II подписал Манифест «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей» и Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Крестьяне получили личную свободу и право распоряжения своим имуществом.
3 марта 2021 года исполняется 160 лет со дня отмены крепостного права в России. К этой дате портал «Культура Петербурга» подготовил материал об образе крестьян в российской фотографии.
Контекст ситуации
Для понимания, когда и почему начали фотографировать крестьян, сначала углубимся в исторический контекст и ответим на вопросы:
Отмена крепостного права — событие, которое оказало важное влияние на дальнейшую судьбу России. Крестьяне получили личную свободу и право распоряжаться своим имуществом, право вступать в брак, обращаться в суд, вести торговлю, поступать на гражданскую службу. Тем не менее, они были ограничены в свободе передвижения и в экономических правах, а также оставались единственным сословием, которое несло рекрутскую повинность и могло подвергаться телесным наказаниям.
Земля находилась в собственности помещиков, но по закону крестьяне имели право выкупить надел и усадьбу. Тогда они получали полную самостоятельность и становились крестьянами-собственниками — а до тех пор они назывались «временнообязанными». Размер выкупа полевого надела зависел исключительно от помещика. Далеко не все крестьяне могли внести сразу всю сумму для выкупа, потому они получали от правительства выкупную сумму, но погашать её должны были в течение 49 лет ежегодно по 6 %. Поэтому крестьяне часто были вынуждены отказываться от той земли, которую имели право получить.
В любом случае, после принятия закона крестьянин считался свободной личностью, а вещью. Человеком. Субъектом взаимодействия. Субъектом интереса. У крестьян появились гражданские и даже политические права, например, право выбирать органы крестьянского самоуправления.
Борис Кустодиев «Освобождение крестьян (Чтение манифеста)»
Картина 1907 года
Источник фото
Состояние этнографии в XIX веке
Основной предмет изучения этнографии как науки — черты традиционной повседневной (бытовой) культуры народа. А главный источник информации — непосредственное наблюдение. В данном случае, после отмены крепостного права этнографы стали изучать общественный и семейный быт, а также юридические обычаи. Фиксирование жизни крестьян на фотоаппарат стало естественным последствием этого процесса познания.
Когда изобрели фотоаппарат? В 1839 году. А зарождение отечественной этнографии от какого года можно отсчитывать? От 1836 года. Музей антропологии и этнографии существовал в составе Кунсткамеры то на правах отдела, то на правах кабинета. Но в 1836 году он наконец-то оформился в отдельное учреждение в этом же здании, в то время как музеи биологического профиля переехали в другие помещения.
Этнография как самостоятельная наука оформилась только в 40-х годах XIX века. Фактически фотография и этнография — ровесницы.
В 1849 году было создано отделение этнографии в Географическом обществе. А за несколько лет до его появления, в 1846 году, будущий руководитель отделения Николай Иванович Надеждин выступил с программным докладом «Об этнографическом изучении народности русской», в котором призвал установить «истинный облик народности», то есть черты культуры, характерные именно для русских и отличавшие их от других народов.
Николай Иванович Надеждин — этнограф, знаток раскола церкви и её истории, действительный статский советник, профессор Московского университета
Источник фото
Отделение разослало всем губерниям программы по этнографическому описанию местностей, деревень, уездов. В 1840—1860-е годы были организованы экспедиции по разным областям страны. Этнография как наука бурно развивалась в тот период, когда фотография делала первые успешные шаги.
Фотография с момента своего изобретения, несмотря на несовершенство техники, воспринималась как инструмент научного познания мира, в том числе и в изучении крестьянского быта. Поэтому почти весь XIX век характеризуется накоплением материала, поиском его места в науке и искусстве, попыткой осмысления возможностей и будущего использования технологии. Фотография ещё не считалась частью искусства, и об их взаимосвязи шли бурные дебаты в конце XIX — начале XX века.
Так, например, «Художественная газета» в 1840 году в статье, посвящённой первым успехам фотодела, признавала большое будущее за фотографией для путешественников и натуралистов. Изображение рассматривалось как копирование действительности, что незаменимо при фиксации культуры во всех её проявлениях. Русский критик Владимир Васильевич Стасов в работе «Фотография и гравюра» писал о том, что все фотографии будут одинаковые, поэтому, сфотографировав некий объект, можно будет к нему не возвращаться: такое изображение будет сделано раз и навсегда. Редактор первого отечественного журнала «Светопись» фотографии И. Д. Перепёлкин говорил о том, что потомки будут иметь непреложный критерий достоверности.
Первое отечественное фотографическое издание.
Журнал издавался в Санкт-Петербурге в 1858—1859 гг.
Электронные примеры есть в Президентской библиотеке им. Б. Н. Ельцина
Источник фото
Самые ранние в России указания для этнографо-антропологической фотографии были изданы в связи с подготовкой этнографической выставки в Москве в 1867 году. В них содержались следующие рекомендации:
Фототехника была тогда сложна в использовании. Поэтому многие мастера предпочитали павильонную съёмку, создавая этнографические снимки. Что на самом деле происходит? Образ крестьянина запечатлевается не в естественной среде обитания, а через восприятие темы фотографом.
Теперь перейдём непосредственно к самим фотографам.
Начало
Одним из первых в России фотографию в научных целях использовал русский краевед Николай Иванович Второв. В 1857 году к исследованию населения Воронежской губернии он присоединил альбом документальных фотографий — «Альбом типов и костюмов Воронежской губернии». Снимал их фотограф-портретист Михаил Борисович Тулинов, а Михаил Михайлович Панов раскрасил фотографические листы. Были сделаны сотни снимков крестьян в Воронежской губернии. («Русский художественный листок», 1860).
Почему именно Тулинова пригласили? Как местного фотографа. Проживал Михаил Борисович тогда в Острогожске в Воронежской области и был известен как автор характерных для 1860-х годов «визитных» карточек. Когда Тулинов переехал в Петербург, он поучился в Академии художеств, где подружился с художником Иваном Крамским, и какое-то время поработал помощником фотографа Главного штаба.
Михаил Борисович Тулинов — фотография Г. Н. Яковлева с портрета работы И. Н. Крамского, 1867 г.
Источник фото
Вильям Андреевич Каррик (1827—1878)
Вильям Андреевич Каррик в своей студии
Источник фото
В 1870-е годы фотографов-этнографов стало гораздо больше. Один из них — Вильям Андреевич Каррик, шотландский и российский художник и фотограф, британский подданный. Родился в Эдинбурге, но в годовалом возрасте вместе с родителями переехал в Россию и жил в Санкт-Петербурге.
Позднее окончил Академию художеств в Петербурге. Познакомившись с фотографией, он увлёкся ею, безукоризненно овладел техникой воспроизведения живописи и в 1876 году получил звание фотографа Академии художеств. Вся деятельность В. А. Каррика была посвящена созданию фотографий, показывающих жизнь крестьян и трудового городского люда. Он снимал простых крестьян и мастеровых, и это ему было интересно. Вильям Андреевич стал одним из первых фотографов в России, начавшим фотографировать простых людей. Мать Каррика переживала, что её любимый сын так непрактичен: вместо того чтобы делать портреты состоятельных людей, он снимает весь этот бедный русский народ.
Английский прозаик Уильям Ралстон, знавший Каррика, писал, что «каждый раз, когда какой-нибудь живописный простолюдин проходил мимо их окон, Каррик немедленно выскакивал на улицу и делал его портрет, чтобы добавить в свою галерею».
Каррик достиг больших успехов в сложном виде павильонных съёмок, но его всё более увлекали съёмки с натуры. Начав в 1860-х годах с серии «уличных типов» жителей Петербурга и пригородов, он затем значительно расширил географию своих поездок, побывав в Новгородской губернии, в Финляндии, а в 1871 и 1875 годах — во многих губерниях Поволжья. Секретарь фотографического отдела Русского технического общества В. И. Срезневский писал о работах Каррика, что в его работах «. везде русский человек стал сам по-своему, а не поставлен нарочно». Это важно. Тогда человека проще было поставить в позу в специально отведённом месте, чем заснять его поведение в повседневной жизни.
Его первая портретная серия так и называлась — «Русские типы». На фотографиях простые русские женщины и мужики: разносчики, коробейники, чистильщики улиц, трубочисты, почтальоны, молочницы. За эту серию снимков в 1862 году Каррик был награждён цесаревичем Николаем (сыном императора Александра II) бриллиантовым перстнем.
Здесь фотографы-этнографы провели более месяца.
По воспоминаниям помещика, шотландцы работали с солнечного восхода до заката, без отдыха, часто производя до 25 негативов в день. Крестьяне, впервые видевшие фотоаппарат, не всегда понимали, чего от них хотят. Каррик просил своих героев надевать национальные костюмы, разыгрывать сцены из народного быта.
Вследствие слабой чувствительности фотопластинок снимать можно было только при ярком солнечном освещении с выдержкой в несколько минут. Так как моментальность снимка исключалась, Каррику приходилось выступать в роли режиссёра. Он много часов терпеливо работал с крестьянами.
Свои фотосессии Каррик проводил в Карсуне и Сенгилее, в Починках и Сабаево. Много интересных снимков было сделано на реках Волге и Суре. На подводе, а то и пешком, мастер с дорожной камерой и с походной лабораторией посещал села и деревни. Снимал виды, но главным образом — бытовые сцены, семейные портреты и группы крестьян — русских, татар, чувашей, эрзи.
После экспедиции Каррик написал сестре Джесси-Мэри: «Я взял свои симбирские снимки, чтобы показать их Брюллову, он восхищался ими!» Он имел в виду профессора архитектуры Императорской Академии художеств Александра Брюллова, у которого Каррик учился, будучи студентом.
В этой поездке Вильям сделал ещё несколько сотен фотографий. Галерея Каррика «Русские типы», состоящая из 800—1000 фотографий, на международной выставке 1876 года в Лондоне произвела сенсацию. И этом же году ему присвоили звание фотографа Академии художеств и предоставили мастерскую в здании Академии.
Из переписки Каррика известно, что летом 1879 года он собирался совершить ещё одну поездку в Симбирскую губернию, но скончался 11 ноября 1878 года от воспаления лёгких. Самая большая коллекция его работ (около 200 фотографий) хранилась в Лондоне у Фелисити Эшби, родственницы фотографа, и по завещанию была передана в Русский архив города Лидса (Англия).
В нашей стране более 70 работ Каррика хранятся в отделе эстампов Российской национальной библиотеки. Сын фотографа, художник-карикатурист Валерий Каррик, распродал через магазины Дациаро и Аванцио «шкаф с негативами» своего отца.
Жан Ксавье Рауль (? — после 1890)
В 1970 годы активно снимал одесский фотограф Жан Ксавье Рауль — он же Иван Петрович — француз по происхождению и член французского фотографического общества. В 60-х годах XIX века открыл собственное фотоателье в Одессе на улице Дерибасовской. Художник был известен как среди тогдашних фотографов с мировыми именами, так и среди учёных-этнографов, с которыми тесно сотрудничал. На протяжении многих лет Рауль фотографировал по заданию для профессоров Новороссийского университета.
В 1870-е годы он путешествовал по Российской империи, создавая постановочные снимки этнографического жанра в центральных районах страны, в Малороссии, Бессарабии, на Кавказе, а также в Болгарии и Румынии. По итогам выпустил «Альбом народных типов России» (“Collection de types des Peuples de Russie, Roumanie et Bulgarie”), заключавший в себе более 200 фотографий видов и типов.
Рауль выпустил в свет небольшое количество полных экземпляров этого альбома, поступавшего в основном, как пишет Стасов, «в собственность царственных особ или больших научных учреждений». Экземпляр РНБ предназначался первоначально для поднесения датскому королю Христиану IХ.
Современная Нью-Йоркская публичная библиотека выложила в свободный доступ уникальные фотографии жителей Херсонщины XIX века.
За серии фотографий этнографического жанра (центральные районы России, Кавказ, Беларусь, Болгария, Румыния и другие) Жан Ксавье Рауль получил награды на Парижской географической выставке (1875) и на Всемирной выставке в Париже (1878).
Крестьяне Московской и Курской губерний
Максим Петрович Дмитриев (1858—1948)
Максим Дмитриев с семьёй, 1890-е гг.
Источник фото
Максим Петрович Дмитриев — нижегородский фотограф XIX — XX веков и член Русского фотографического общества. Его работы положили начало новому жанру в мировой фотографии: бытовому публицистическому репортажу.
Он был сыном крестьян, потому прекрасно понимал, что снимает. Это было ему близко. Мать, Александра Герасимова, была дворовой помещика Афанасьева. Благодаря усилиям матери, желавшей дать сыну хорошую профессию, в 15 лет Дмитриев поступил в мастерскую московского фотографа М. П. Настюкова, где приобрёл практические навыки. В 1874 году впервые посетил Нижний Новгород, когда Настюков взял Максима с собой для работы в павильоне на ярмарке. Шумная ярмарка с толпами народа тысячами лиц впечатлила и увлекла юношу. В свободное время он с переносной камерой выходил к лавочным рядам или забирался на высокие здания, снимая сцены торговли, народные развлечения, толпы гуляющих, нижегородские пейзажи.
В Нижнем Новгороде Дмитриев встретил человека, сыгравшего огромную роль в его дальнейшей жизни — нижегородского фотографа и художника Андрея Осиповича Карелина, к которому в итоге Дмитриев всё-таки перешёл. Стремление попасть в ученики к фотографу Карелину неудивительно: тот изучал физику и оптику, получал необходимую чёткость изображения и нужную резкость во всех планах, применяя добавочные линзы. Современники признавали, что он сумел подчинить себе условия, которые до него считались непобедимыми. В путеводителях по Волге имя А. О. Карелина стояло в графе «Нижегородская известность».
В 1887 году Максим Дмитриев открывает собственное фотоателье, оказавшееся весьма рентабельным. Однако работа в стационарных условиях не приносила мастеру полного удовлетворения: он стремился снимать живую природу, людей в обычных бытовых условиях.
Важное место в творчестве фотографа всегда занимали работы, имевшие социальную направленность. После засухи 1891 года в Поволжье Дмитриев создал цикл фотографий, изданный в 1893 году отдельным фотоальбомом «Неурожайный 1891-1892 год в Нижегородской губернии». Это сейчас снимать бедствия — обычное дело. Тогда, в XIX веке, такой тенденции не существовало, не говоря уже о том, что это было технически сложно.
В 1891-1892 годах Нижегородскую губернию постигло страшное бедствие: малоснежная зима, засуха, неурожай, эпидемии тифа и холеры. Максим Петрович обращается в канцелярию губернатора с просьбой разрешить съёмки южных уездов губернии. 14 апреля 1892 года он получает не только разрешение, но и рекомендации всем чинам полиции «оказывать г-ну Дмитриеву всевозможное содействие». Дмитриев отправляется на съёмку. Её результатом стали ужасающие свой документальностью кадры: измождённые лица людей; больные, в холерной горячке лежащие вповалку на соломе; дети, ждущие своей очереди в бесплатной столовой; санитарные отряды, общественные работы. 72 снимка из этой серии Дмитриев представил на Всемирной выставке в Чикаго, где они удостоились золотой медали. В 1893 году он выпускает в своей фототипии альбом «Неурожайный 1891-1892 год в Нижегородской губернии».
Голодный год. Изба крестьянина Тулаева, умершего от голода
Село Протасово, Лукояновский уезд
В предисловии к альбому Максим Дмитриев пишет:
«Представляя настоящий альбом публике, смею просить её быть снисходительной к моему труду, исполненному, насколько мне кажется, добросовестно, но при крайне ограниченных средствах и количестве времени, которое я мог посвятить его созданию».
Фотографии Максима Дмитриева с натуры произвели ошеломляющее впечатление. Это было первое в России (и одно из первых в мире) издание с репортажными фотографиями, рассказывающее о постигшем русский народ несчастье, показывающее тяжёлую жизнь и страдания простых людей. Альбом стал важной вехой в истории российского фоторепортажа. Эти документальные снимки о тяжёлой жизни народа Поволжья в годы неурожая во всех деталях рассказывали о бедственном положении российского крестьянства. Изданный фотоальбом Дмитриева способствовал сбору средств голодающим по всей стране.
Голодный год. Крестьяне у земского начальника в городе Княгинино
«Фотограф-любитель» отозвался об альбоме так:
«…(альбом) переносит зрителя к действительным сценам бедствия жителей и к той благотворительности, которая являлась на помощь пострадавшим, так что альбом даёт вполне наглядное понятие о том, что было, и, слава богу, прошло».
Доктор Решетилов осматривает больного сыпным тифом Кузьму Кашина в селе Накрусове
Знаменитый критик В. В. Стасов отзывался об альбоме куда более эмоционально. Он писал Дмитриеву 17 декабря 1893 года:
«…Спешу написать Вам эти немногие строки, но мне довольно их, чтобы сказать Вам, что я в неописанном восторге от Ваших фотографий, особенно от «картин голодного года». Я ничего подобного не видел нигде в Европе, — а смею сказать, я много видел и здесь, и в Европе».
Больные тифом в городе Княгинине
Высоко оценил альбом и Лев Толстой, сам неоднократно призывавший к помощи голодающим и активно участвовавший в борьбе с последствиями засухи. Изданная в 1912 году книга В. Е. Чешихина (Ветринского) «Лев Толстой и голод» была проиллюстрирована именно фотографиями Максима Дмитриева.
В 1894 году Максим Дмитриев приступил к новому проекту — съёмкам Волги на всём её протяжении с прибрежными сёлами и городами. Высаживаясь с парохода на берег, Дмитриев взбирался со своей большой камерой, штативом и фотопластинками размерами от 18×24 до 50×60 см на окрестные холмы и возвышенности, выискивая лучшие точки съёмки. Были сделаны сотни и сотни кадров, работа была тяжёлой и медленной и завершилась только в 1903 году. Снимал Дмитриев в том числе и крестьян. И до, и после него фотографы отправлялись в путешествие по реке, но Дмитриев был первым, кто проехал всю Волгу от истока до Каспия, создав несколько тысяч фотографий.
Расходы на создание «Волжской коллекции» Дмитриев действительно понёс немалые. Хотя его фотографиями пользовались многие издатели, они входили в многотомник «Россия», издававшийся в 1890-х годах Русским географическим обществом, никакой существенной выгоды Дмитриеву снимки не принесли из-за несовершенства законодательства Российской империи об авторском праве. Позднее, в 1908 году, в Государственную Думу была подана «Записка об авторском праве», подписанная крупнейшими российскими фотографическими обществами. В ней сообщалось, что труд Дмитриева принёс автору затрат на 40000 рублей и моральное удовлетворение вместо доходов.
После революции ателье у фотографа сразу не отобрали, несмотря на то, что у него было 15 наёмных работников, а его причислили к эксплуататорам.
В конце 1929 года фотоателье перешло в ведение Детской комиссии при Нижегородском крайисполкоме, а прежний владелец был утверждён заведующим художественной частью и павильонным фотографом.
Детская комиссия варварски отнеслась к наследию художника, сдав в утиль 16000 негативов. В 1933 году краевое архивное бюро забрало у Детской комиссии уцелевшие материалы (около 7000 негативов), благодаря чему они дошли до наших дней, да и то не целиком.
Ложкарный базар в городе Семёнове
Как всё это получилось? В 1928-1929 годах большинство фотосалонов в стране было уже закрыто или национализировано. Не обошли стороной эти события и Дмитриева. Нижгубфинотдел причислил его к разряду промышленников, использующих наёмный труд, что облагалось в те годы непомерными налогами. Не помогали ни объяснения, ни прошения. Фотограф даже обратился с просьбой о помощи к известному писателю А. М. Горькому, с которым его связывали долгие годы дружбы. Одну из попыток помочь нижегородскому фотографу мы видим в письме Горького к председателю Нижегородского губисполкома Н. И. Пахомову:
«Дорогой т. Пахомов, простите, но я снова беспокою Вас по делам Максима Дмитриева, фотографа. Фининспекция наложила на него 6000 р. годового, уплатить такой налог он не в силах, что разорит его, сведёт на степень нищего. Мне думается, он имеет право быть зачисленным в категорию кустарей, а не промышленников, как его считают. Кроме того, он — член двух важных обществ: Археолого-этнологической комиссии и О-ва краеведов, что даёт ему право на членство в ЦЕКУБУ. Ему 72 г. Человек, работая всю жизнь, капитала себе не нажил и в своё время — 1901—1903 гг. — оказывал немало материальных и технических услуг местному Комитету с-д. Это могли бы подтвердить Л. Б. Красин, А. М. Лежава. Очень просил бы о снижении налога с него. Надеюсь в августе побывать в Нижнем. Сейчас занят осмотром различных учреждений Москвы, еду в Коломну, Серпухов и т. д. Хорошо в стране Советов. Крепко жму руку. А. Пешков. 07.06.29 г.»
К сожалению, все просьбы писателя о снижении налога имели временный успех. В конце 1929 года фотоателье Дмитриева было национализировано.
В 1933 году Максим Петрович приступил к перевозке огромного архива из ДТК к себе на квартиру. Но неожиданно председатель крайбюро товарищ Монахов воспрепятствовал этому и конфисковал у фотографа 7000 негативов. Спустя четыре года Дмитриев пишет теперь уже новому председателю Нижегородского крайбюро Ю. М. Кагановичу:
«Моя просьба к Вам, уважаемый Юлий Моисеевич, состоит в том, чтобы Вы оказали содействие к возврату незаконно отобранных у меня негативов. Если же Вы полагаете, что негативы эти необходимы государству, то я, не возражая против их хранения в архиво-бюро, ходатайствую о назначении мне пенсии, с помощью которой я смог бы безбедно прожить остаток лет».
При этом Максим Дмитриев даёт следующую оценку своей работе:
«Мой фотоархив состоит из нескольких тысяч негативов и обнимает всю Волгу от истока до Астрахани, буквально всё строительство нашего края, как до, так и после революционного периода; по моим фотографиям можно легко проследить всю жизнь края за полувековый период с 1886 года по 1932 год».
Последние годы Максим Дмитриев прожил в доме своего зятя. В 1992 году в здании, где он работал ранее, создали Русский музей фотографии.
Сергей Александрович Лобовиков (1970 — 27 ноября 1941)
Сергей Александрович Лобовиков — выдающийся фотохудожник, председатель Вятского фотографического общества. Родился в 1870 году в семье сельского дьякона. В 1903-м женился на сельской учительнице Е. А. Якимовой.
Лобовиков был пикториалистом, предпочитавшим платиновый, гуммиарабиковый и масляный способы печати снимков.
В 13 лет после смерти родителей Сергей остался сиротой. Был «отдан за харчи и жильё» учеником владельцу фотоателье, первому своему наставнику в фотографии — купцу Петру Тихонову в Вятке. Сначала исполнял чёрную работу по дому и был мальчиком на побегушках, но скоро купец заметил, что парнишка с интересом присматривается к фотоделу, и стал поощрять это увлечение.
После армии Сергей Александрович уехал в Петербург, где учился у известного фотографа Карла Буллы. В 1894 году вернулся в Вятку и открыл своё фотоателье. Его считали недоучкой и особо не жаловали на родине. Это продолжалось до тех пор, пока Лобовиков не получил золотую медаль на Международной фотовыставке в Дрездене за фотографии вятских деревень и крестьян.
Погиб в 1941 году во время блокады в Ленинграде. Его убило взрывной волной на Большом проспекте, недалеко дома № 106. Ему был 71 год. Лобовиков оказался в Ленинграде, поскольку работал в фотокинолаборатории Академии наук СССР.
Основная часть творческого наследия выдающегося фотомастера — около 2000 негативов и 170 оригинальных авторских снимков — хранится в Кировском художественном музее. Всего за 38 лет Лобовиков сделал больше 60000 фотографий. Это много, учитывая то, что фотографии не цифровые.
Лобовиков — крупная величина. Он был одним из самых авторитетных мастеров советской фотографии 1920-х годов. Лондонский фотографический салон считал его своим почётным членом, Дрезденское общество развития фотографии избрало Лобовикова членом-корреспондентом.
После революции мастерские многих фотографов были экспроприированы, но это не коснулось Лобовикова: в 1920 году ему была выдана охранная грамота за подписью Народного Комиссара просвещения А. В. Луначарского. Она удостоверяла, что фотографическая мастерская С. А. Лобовикова представляет большую научную и художественную ценность.
Историк фотографии С. Морозов назвал его самым ярким певцом обнищавшей русской деревни накануне Октябрьской революции. Сам Лобовиков утверждал: «Я — фотограф мужицкий, мой объект — мужик. Быт его меня интересует со всех сторон».
Он неделями жил в крестьянских избах, вникал в психологию взрослых и детей:
«Мне всегда, когда я отображаю быт, хочется переживать всё, что переживает объект моей работы. Хочется войти в его психологию, понять его душу, лирически прочувствовать и передать правдиво, глубоко».
Сергей Александрович считается одним из первых русских фотографов, отразившим в своём творчестве тему детей, прежде всего, крестьянских. При этом автор стремился запечатлеть детей не только во время игр и развлечений, но и во время работы, показывая их нелёгкую жизнь.
Ему так называемая профессиональная фотография не нравилась. Лобовиков утверждал:
«Фотография — искусство, а не простое щёлканье аппаратом, необходимо поэтому смотреть на аппарат как на орудие, подобное карандашу в руках художника. Из профессиональной фотографии я ничего не вынес — всюду заглаженные лица, иногда до потери настоящих форм. Они меня больше раздражали: это не искусство, это ремесло, лубочность, что ли, как угодно называйте защищённое ретушью лицо. Нужно искать правду. Главное внимание обращать на простоту и естественность, на глубину содержания. Внешняя же отделка отнюдь не должна резать глаз, должна отличаться простотой, ласкать глаз».
Правда, это заявление ещё было обусловлено конкуренцией с вятскими фотографами, которые не очень-то принимали Лобовикова в свою среду.
В годы столыпинской аграрной реформы о порядке выхода крестьян из общины и закрепления в ли
чную собственность надельной земли особой популярностью пользовались созданные Лобовиковым образы сельской интеллигенции, самоотверженно работавшей в городе и на селе. Таковы, например, его «Учительницы» — самое яркое произведение русской жанровой фотографии тех лет. Снимок изображает сельских учительниц как людей, подвижниц, беззаветно преданных делу просвещения народа: на фотографии две женщины в снежную метель спешат в школу.
Сергей Михайлович Прокудин-Горский (1863—1944)
Автопортрет у реки Королисцхали, 1912 г.
Источник фото
Сергей Михайлович Прокудин-Горский известен как основоположник русской цветной фотографии. Он родился во Владимирской губернии в 1863 году, то есть два года спустя после отмены крепостного права. В 2010 году было документально установлено (архивной выпиской из метрики), что Прокудин-Горский родился в фамильном имении Фуникова Гора Покровского уезда Владимирской губернии (ныне — Киржачский район). А вот в анкетах с 1918 года Прокудин-Горский внезапно начал писать, что родился в Муроме.
В апреле — сентябре 1905 года Прокудин-Горский совершил первую большую фотографическую поездку по Российской империи, в ходе которой снял около 400 цветных фотографий Кавказа, Крыма и Украины, включая 38 видов Киева. Все эти снимки он планировал издать в виде фотооткрыток по договору с Общиной Святой Евгении. Однако из-за политических потрясений в стране и вызванного ими финансового кризиса договор был расторгнут в том же 1905 году, и свет увидели лишь около 90 открытых писем.
Прокудин-Горский замыслил сделать серию фотографий по всей Российской империи. Уже в эмиграции Прокудин-Горский писал:
«Единственный способ показать и доказать русской молодёжи, уже забывающей или вообще не видевшей своей Родины, всю мощь, всё значение, всё величие России и этим пробудить столь нужное национальное сознание — это показать её красоты и богатства на экране такими, какими они действительно и являлись в натуре, т.е. в истинных цветах».
Прокудин-Горский в мае 1909 года получил аудиенцию у императора Николая II, который поручил ему заснять всевозможные стороны жизни всех областей, составлявших тогда Российскую империю. Как ему удалось пробиться к царю? В год 400-летия дома Романовых Прокудин-Горский получил приглашение от государя Николая II, который и сам являлся фотолюбителем. Прокудин-Горский рассказал в воспоминаниях:
«Наступил самый ответственный момент, ибо я был уверен, что от успеха этого вечера зависела в значительной мере судьба моего дела. Для этой первой демонстрации Государю мною были выбраны снимки с натуры исключительно этюдного характера: закаты, снежные ландшафты, снимки крестьянских детей, цветы, осенние этюды и т. п. Ровно в половину девятого дежурный арап возвестил: «Их Императорские Величества», — и в залу вошли Государь, Государыня со старшими дочерями и приближённые лица свиты. Поздоровавшись со мной, Государь и Государыня заняли свои места перед будкой, и Государь приказал начинать. После первой же картины, когда я услышал одобрительный шёпот Государя, я уже был уверен в успехе, так как программа была подобрана мною в возрастающем по эффектности порядке. Во время перерыва, когда был подан чай с прохладительными напитками, Государь отделился от группы придворных и, подойдя ко мне, стал спрашивать, что я имею в виду делать дальше с этой замечательной работой. Я изложил ему свои взгляды на различные применения, которые моя работа могла иметь, и прибавил: «Вашему Величеству было бы, быть может, также интересно видеть время от времени истинную Россию и её древние памятники, а равно и красоты разнообразной природы нашей великой Родины». Государь отнёсся с большим одобрением к моим словам и сказал: «Поговорите с С. В. Рухловым, сообщите ему, что именно Вам для этого нужно, и пусть он сделает об этом доклад». Затем началось второе отделение, на которое я особенно рассчитывал. Так оно и вышло. Каждая картина вызывала не только шепот одобрения, но даже громкие восклицания. По окончании вечера Государь и Государыня с детьми подошли ко мне, благодарили за доставленное большое удовольствие, и Государь, обратясь ко мне, сказал: «Так не забудьте же поговорить с Рухловым».
Рухлов был министром транспорта, и вскоре фотограф получил две ценнейшие бумаги: дозволение «Его Императорского Величества» пребывать и снимать в любом месте и указ министра, который со ссылкой на монаршую волю предписывал всем официальным лицам содействовать г-ну Прокудину-Горскому «в любом месте и в любое время».
Впервые в истории России фотографический проект приобрел статус государственного, что, разумеется, положительно сказалось на его результатах. Поддержка фотоэкспедиций со стороны царя всё-таки накладывала некоторые моральные ограничения. У Прокудина-Горского не известно кадров с измождёнными людьми в голодающих деревнях, нищими бродягами, сценами пьяной драки у ночлежки, которые в изобилии можно встретить, например, у Максима Дмитриева.
Прокудин-Горский стремился запечатлеть свою страну в её лучших проявлениях, создать светлый образ Отечества для патриотического воспитания молодёжи на этом материале. Вскрывать социальные язвы русского общества он оставлял другим.
В последующие три года Прокудин-Горский снимает в северной части России Мариинскую водную систему, промышленный Урал, Волгу от устья до Нижнего Новгорода, в центральной части — места, связанные с Отечественной войной 1812 года, а также фотографирует в Азии, на Кавказе, в Сибири.
Для путешествий по земле фотографу был выделен специально оборудованный железнодорожный вагон, на водных путях правительство выделило небольшой пароход, способный идти по мелководью, с командой, а для реки Чусовой — отдельно ещё моторную лодку. Для съёмок Урала и Уральского хребта в Екатеринбург был прислан автомобиль «Форд». Прокудину-Горскому были выданы царской канцелярией документы, дававшие доступ во все места империи, а чиновникам было предписано помогать Прокудину-Горскому в его путешествиях. Поездки энтузиаст осуществлял, тем не менее, за свой счёт. И планировал сделать 10000 фотографий.
Сергей Михайлович вспоминал:
«…работа моя была обставлена очень хорошо, то с другой, она была очень трудна, требовала огромного терпения, знания, опыта и часто больших усилий. Делать снимки приходилось в самых различных и часто очень трудных условиях, а затем вечером надо было снимки проявить в лаборатории вагона, и иногда работа затягивалась до поздней ночи, особенно если погода была неблагоприятна и нужно было выяснить, не окажется ли необходимым повторить съёмку при другом освещении прежде, чем уехать в следующий намеченный пункт. Затем с негативов там же в пути делались копии и вносились в альбомы».
Об одной из таких поездок, состоявшейся летом 1907 года, он написал в своём обращении к читателям журнала «Фотограф-Любитель» (1907, № 8):
«Недавно вернулся я с Урала, где пришлось побывать не только в городах и городишках, но и во многих сёлах и деревнях. Фотография не была специальной задачей моей поездки, и, хотя со мною и были аппараты, но пользоваться я предполагал ими очень мало. По той же причине не была взята и походная палатка для снаряжения кассет. Красоты некоторых местечек увлекли меня, однако, настолько, что я израсходовал все заряженные дома кассеты и пришлось воспользоваться любезностью фотографа одного из маленьких заводских местечек. В той небольшой части Урала, которую я видел, меня поразили размеры и зажиточность сёл и многих деревень — я был в одном из богатых по урожаям уездов. Большинство сёл имело по две, по три и по четыре церкви. Уже поверхностный осмотр показывал, что о нужде тут и речи нет, а если можно чего желать, то к хорошему прибавить ещё лучшее. В одном из таких богатых сёл мне пришлось провести неделю. Кое-какие мотивы заинтересовали меня, и я приступил к фотографированию. Как только я появился с камерой на улице, тотчас же сделался предметом внимания крестьян, как мужчин, так и женщин. Немедленно начались предложения снять портреты, и по заявлении, что я портретов не снимаю, каждый говорил, что «ты не сумлевайся, мы деньги заплатим». История эта повторялась изо дня в день, как в этом селе, так и в других, которые я посетил, и можно было насчитать по 100 человек в каждом, которые охотно фотографировались. (. ) Из любезности к хозяевам, у которых мне пришлось жить несколько дней, я согласился снять семейную группу. Конечно, отправились надевать лучшие платья, причем женщины ни за что не хотели оставаться в светло-голубых юбках, которые были на них надеты, говоря, что этот цвет выйдет, как белый, — что некрасиво. Все хорошо знали, что на прямом солнечном свете сниматься нехорошо, и сами указали мне отличное по освещению место для съёмки. К установке группы все относились с должным вниманием и без малейшего шутовства. Из беседы после съёмки я узнал, что в селе есть любитель фотографии, но очень плохой. Присутствие его приносит всё-таки свою пользу и в таких селах приезжему фотографу работать будет значительно легче».
Но осуществлению замысла в полноте помещала революция.
В начале XX века цветные фотографии были ещё редкостью. Многоцветное изображение получали, накладывая друг на друга оттиски с трёх чёрно-белых негативов, снятых через светофильтры — красный, синий и зелёный.
Русский фотограф Сергей Михайлович Прокудин-Горский был мастером чёрно-белой фотографии с прекрасным художественным вкусом. Заинтересовавшись съёмкой в цвете, он отправился на обучение к немецкому фотографу Адольфу Мите.
Вернувшись в Россию, в декабре 1902 года Прокудин-Горский рассказал на заседании фотографической секции Императорского Русского Технического общества о новшествах Мите. А спустя три года он изобрёл свой, ещё более совершенный, сенсибилизатор. Фотографии стали яркими и полноцветными.
То наследие от Прокудина-Горского, которое мы сейчас видим, его цветные фотографии — это заслуга Библиотеки Конгресса США, причем её специалисты обрабатывали работы при помощи компьютерных программ. Такими даже сам Прокудин-Горский свои фотографии не всегда видел. А самих оригиналов от Прокудина-Горского в России почти нет.
В действительности, компьютерная технология позволила получить, а главное — зафиксировать, то изображение, которое Прокудин-Горский получал на экране с помощью своего проектора.
Для многих снимков оказалось вполне достаточным всего лишь совместить три цветовых канала, чтобы получилось почти идеальное цветное изображение, не требующее никаких дальнейших манипуляций.
Другой вопрос, что большинство снимков были изначально «с браком» по причине неправильной выдержки одной или более пластин, либо сильно повредились при хранении. Здесь компьютерная технология позволяет восстановить естественный баланс цветов и провести реставрацию снимка.
Как всё это получилось?
Прокудин-Горский был востребован и при советской власти. Фотограф устраивал персональные показы своих снимков в Зимнем дворце в марте 1918 года, но мало кому известно, что со вступительным словом перед показом выступал нарком просвещения Луначарский, оказавшийся большим знатоком и ценителем цветной фотографии.
В том же 1918 году Прокудин-Горский вошёл в оргкомитет учреждаемого в Петрограде Высшего института фотографии и фототехники. В мае 1918 года В. И. Ленин лично дал указание включить Прокудина-Горского в состав коллегии Экспедиции по заготовлению государственных бумаг. Мастерская Прокудина-Горского на Большой Подьяческой получала в 1918 году заказы от издательства «Коммунист».
Крупнейший в России специалист по цветной печати был крайне необходим новым властям! Другой вопрос, хотел ли сам Прокудин-Горский работать при новом режиме?
В августе 1918 года Прокудин-Горский выехал в служебную командировку по заданию Наркомпроса, из которой решил не возвращаться. Свою коллекцию (точнее, её часть) он получил из СССР только спустя несколько лет. Первое упоминание о её нахождении во Франции датируется декабрём 1931 года. К моменту вывоза коллекция, вполне возможно, уже находилась в собственности советского государства, поэтому некоторые снимки были «исключены» (по словам самого Прокудина-Горского), а не «конфискованы на таможне». Когда именно и при каких обстоятельствах состоялся вывоз фотоархива, до сих пор величайшая загадка. Многолетние исследования архивов не обнаружили никаких следов «дела о вывозе». Что касается снимков царской семьи, то информация об их существовании основана на семейных легендах и документально пока не подтверждена.
Архив Сергея Прокудина-Горского в 1948 году наследники продали Библиотеке Конгресса США, где в начале XXI она была оцифрована и получила права открытого пользования. Это дало возможность в полной мере оценить значение труда фотографа в истории России.
Самое пристальное внимание к трудам Прокудина-Горского проявилось у специалистов всего мира после бурного развития вычислительных машин. Еще в июле 1991 года была впервые составлена компьютерная база данных снимков Прокудина-Горского, которая продолжала затем пополняться и изменяться. Лишь в 2003 году снимки были отсканированы и переведены в цифровой формат.
Впервые полное сканирование всех 1902 стеклянных негативов из коллекции Прокудина-Горского было выполнено компанией JJT по контракту с Библиотекой Конгресса США — с 16-битной глубиной цвета и с разрешением выше 2500 точек на сантиметр. Оригиналы отсканированных изображений имеют размер около 70Мб. Все эти файлы размещены на серверах Библиотеки Конгресса и находятся в бесплатном доступе. При этом изображения уже инвертированы, то есть преобразованы с помощью цифровых методов в позитивы.
Часть наследия Сергея Прокудина-Горского ищут до сих пор.