Как выглядит детдом для детей
8 МИФОВ О ДЕТСКИХ ДОМАХ или что там происходит на самом деле. Говорят дети-сироты
Миф – вымышленная история или верование, которое препятствует осознанию реальности, иногда противопоставляется науке.Сегодня мы поговорим о мифах, связанных с детскими домами и об удобной с психологической точки зрения вере огромного количества людей и о том, как там живется по-настоящему.
МИФ 1: Детский дом помогает в социализации
Ваня, 16 лет (в приемной семье с 10 лет)
«Ненавижу вспоминать детский дом. Я сейчас это рассказываю, чтобы других тоже забрали. Нас в детском доме было больше 100 человек. Жили вперемешку, потому что мальчиков было больше, но воспитатели были по возрастам распределены. Просто, чтоб вы понимали, я приехал домой, и был как дикарь. Не знал, куда выкидывать мусор, что убирать в холодильник, а что можно оставить. Вообще не понимал тему, что еда может портиться. Денег в руках не держал, на цены в магазине вообще не обращал внимания, вот лежит, ну и пусть берут мне, думал.
Стиральный порошок кончается, мокрое полотенце на сушку вешать, обувь на разные сезоны нужна, все вот эти вещи, я ничего этого не знал. А еще про выбирать, я не мог решить сам ничего, мама говорит: «Вань, сначала гулять или уроки?», и я в ступор впадал, ждал, что мне скажут, чтобы подчиниться. После снега ботинки надо поставить сушиться, рваное можно починить, еда не сама в тарелках появляется. Мы ничего там не умели, как тупое стадо жили. Я вырвался, я спасся. Ну, меня спасли, точнее».
Система детских сиротских учреждений построена таким образом, что растит потребителя. Как, не обслуживая, организовать под одной крышей достойное содержание большого количества детей? Это просто невозможно. Дети растут в убеждении, что белье само становится чистым, картошка всегда порезана и пожарена, а чай – уже с сахаром.
Быт – неотъемлемая часть жизни любой семьи, это то, чего лишен ребенок в детском доме. В результате выход в самостоятельную жизнь становится для него шоком.
МИФ 2: Дети из детских домов не хотят в семью
Кристина, 17 лет (воспитывается в детском доме)
«Первый раз меня хотели взять в семью, когда мне было 7 лет. Мне ужасно понравились те люди, женщина была такая добрая, с теплыми руками. Но потом девчонки мне стали говорить, что меня будут бить, что у них свои дети есть и они будут надо мной издеваться. Короче, я вообще к ним выходить не хотела, меня психолог притащила, а я вела себя как дура. Грубила и сказала, что я в их вонючий дом не хочу. Мне до сих пор стыдно. Если бы они пришли еще раз, я бы точно к ним пошла, но они не пришли.
Еще раз меня хотели забрать, мне уже 12 было. Тогда Оля, мы с ней в комнате жили, сказала, что она в семью ходила и там пропали деньги и все на нее повесили. Что и со мной так будет. Они еще были из другого города, я подумала, что меня там отправят в какой-то новый детский дом и написала отказ от того, чтобы к ним в семью идти. Они меня так уговаривали, говорили даже, что, наверное, мне наговорили чего-то, что это не так. Но я уже молчала. А через год выходить, никого нет у меня. Жалею сейчас».
Детям нужны отношения – прочные и близкие. Только это дает им ощущение устойчивости в мире и силы жить. Только постоянное участие в жизни ребенка значимого взрослого позволяет личности раскрыться, реализоваться. Такие отношения возможны только в семье. Страх неизвестного, травматичный опыт взаимодействия со взрослыми в прошлом, истории возвратов и отказов от приемных детей, заставляют воспитанников детских домов отказываться от жизни в приемной семье.
Детей более старшего возраста можно брать домой в гости, постепенно знакомя с жизнью в семье, не давя и не настаивая на резкой смене обстановки.МИФ 3: Только детский дом сделает «людей» из детей алкоголиков и наркоманов
Андрей, 13 лет (воспитывается в приемной семье)
«Родители (*приемные) ко мне пришли, когда мне было 11 лет. Я уже пробовал водку и курил. Они меня увидели в передаче, папа сказал, что я похож на него. Я к ним пошел сразу, мне не нравилось жить в детском доме, всегда семейным в школе завидовал.
Я ничего не рассказывал о детском доме первое время, думал, что они от меня откажутся. Потом мы стали говорить о том, почему я вообще там оказался. Родители пили в общем, и меня забрали у них. Я никогда не буду пить. А если бы там остался, точно бы бухал, что там еще делать. Там все пьют».
По статистике, только 10% выпускников детских домов справляются со взрослой жизнью. Большинство не доживает до 40 лет, многие спиваются, совершают правонарушения, оказываются в тюрьме, повторяют судьбу биологических родителей.
ИФ 4: Дети из детских домов рады любому вниманию
Оля, 14 лет (воспитывается в детском доме)
«Мы – зверушки в контактном зоопарке. Приезжают, фоткаются с нами. Все такие добренькие, бесит страшно. Гости из разных компаний-спонсоров входят в наши комнаты, и мы еще должны радоваться. Я их что ли приглашала? Или на экскурсиях. Всегда все вокруг знают, что детдом привезли. И все смотрят. Как будто у нас у каждого на лбу будет светиться краткая история того, как в детдоме оказался. Это же им всем интересно. По-любому каждый разговор к этому свернет. А здесь, в детском доме, нам все равно – попал и попал».
Люди, которые не имеют опыта взаимодействия с сиротами, действительно считают, что ребенок, лишенный участия в его судьбе, страдающий от недостатка внимания, в любой момент своей жизни рад общению со взрослым со стороны. На самом деле, воспитанники детских домов с настороженностью и часто равнодушием воспринимают попытки незнакомых людей проявить к ним интерес. В жизни этих детей за годы сменились десятки воспитателей, учителей, волонтеров и кандидатов в приемные родители. Только постоянное, долгое и осмысленное участие в жизни такого ребенка может вызвать у него доверие и желание делиться своими проблемами, принимая помощь и советы.
МИФ 5: Воспитание в коллективе – то, что нужно детям
Сания, 23 года, выпусница детского дома. Отрывок из книги «Я – Сания» (автор Диана Машкова)
«Нас звали «Всеееее-встаааали» и «Всееее-выыыышли». А еще «Идите-сюда». И мы — много-много детей — существовали в доме ребенка как единое целое. Как стадо овец. Даже не так — как одна большая овца под общим названием «бесссстолочи». «Все-оделись», «Все-доели», «Все-встали», «Все-сели». Нас звали так…»
«Мы не догадывались, что у каждого человека — даже ребенка! — есть свой день рождения. Не понимали, что значит радость. Человеческое тепло. Любовь. Да о чем это я? Многие из нас никогда не слышали собственных имен. Мы просто существовали, трясясь от страха двадцать четыре часа в сутки. Боялись взрослых до умопомрачения, до судорог, до энуреза. Шарахались от них и всегда молчали. Единственное чувство, которое мы тогда испытывали, — был СТРАХ. И он остался со мной надолго».
Этот миф возник в результате весьма странного переосмысления советской педагогикой опыта А.С.Макаренко. Социальные сироты – это дети, пострадавшие от собственных родителей, или вообще никогда их не видевшие. Часто это дети маленькие, которым до опыта отношений с коллективом сверстников необходим опыт отношений со значимым взрослым, а его учреждение дать не может. После выхода из детского дома они не способны создавать полноценные семьи и растить своих детей – они просто не знают, как это делается.
Сегодняшним подросткам, особенно с трудным поведением, было бы очень полезно получить опыт самостоятельности: зарабатывать на свои расходы, принимать решения, планировать свою деятельность и отвечать за нее. Коллективное воспитание не может помочь детям-сиротам в главном: дать опыт нормальной семейной жизни. Много лишенных самостоятельности детей под одной крышей – это не коллективное воспитание, а казенный дом.
МИФ 7: У них там все есть
Саша, 16 лет (воспитывается в детском доме)
Дети в детских домах действительно обеспечены всем необходимым для жизни. У них есть еда, одежда и кровать. Только этого недостаточно. Просто потому, что все это общее. Ребенка переводят из учреждения в учреждение без его согласия, кормят, не спрашивая, любит ли он это, выбирают одежду, не учитывая моду и предпочтения. У них все есть, кроме индивидуальности и личного отношения.
МИФ 8: После выхода из детского дома ребенок обеспечен всем необходимым
Антон, 17 лет (воспитывается в детском доме)
«Мне некуда идти. Я боюсь этого дня, когда нужно будет уйти из детского дома».______________________________________________________________________________
Очень многие считают, что сразу после выхода из детского дома на ребенка проливается золотой дождь в виде банковских накоплений и комфортабельной квартиры в центре города. В реальности сумма, которую получает 18-летний, не умеющий распоряжаться деньгами ребенок, кончается, примерно, месяца за три. Неумелые вложения, желание стать обладателем модных вещей, отсутствие опыта самостоятельной жизни – все это приводит к печальным последствиям.
Очередь на квартиры для сирот в некоторых регионах составляют 5-7 лет, до этого молодому человеку предлагается жить в общежитии, где компания никак не способствует здоровой и нормальной жизни. А порой и вообще проблема с их жильем не решается никак. Также важно учитывать то, что по закону отдельную квартиру получают только дети, которые не были нигде прописаны либо их жилье признается аварийным. Большинству же изъятых из неблагополучных семей детей предлагается после 18-летия вернуться к своим «родственникам».
Возвращаться к чужим, часто агрессивно настроенным и ведущим асоциальный образ жизни чужим людям не сильно хочется, и так выпускники детских домов оказываются на улице совершенно одни.
Мама не услышит, мама не придет: как устроены детские дома России
Детским домом в нашей стране пугают некоторых непослушных детей. На самом деле, детский дом не вызывает радостных ассоциаций ни у кого: ежегодно в России выявляется около 100-130 тысяч детей-сирот, и в среднем каждый десятый из них обречен расти в детском доме. Будущее воспитанников приюта нельзя назвать радужным: несмотря на то, что по закону им положено жилье от государства, 85% детей-сирот остаются без квартиры и прописки. И это далеко не все трудности, которые их ждут за воротами детского дома. Складывается ощущение, что российский детский дом мало чем отличается от колонии, — и сейчас ты поймешь почему.
Детский дом — дом строгого режима
Начнем с того, что в приют чаще всего попадают дети, которые уже пережили травмирующий опыт. По идее, вся система детского дома должна строиться на устранении последствий этого опыта, создании условий для здоровой социализации. В идеале к каждому ребенку нужен инклюзивный, индивидуальный подход — государство должно позаботиться о том, чтобы дети, которые остались в одиночестве, получили все необходимое для полноценной жизни в обществе. Но что мы имеем по факту? Дети оказываются изолированы от мира, их снабжают всем необходимым для того, чтобы выжить, — но никому нет дела до того, что человек должен жить, а не выживать.
Вся их жизнь в детском доме подчинена распорядку. Подъем, завтрак, уроки, обед, ужин, отбой и общие мероприятия, обязательные к посещению. У ребенка нет права распоряжаться собственным временем и собственной жизнью: он не может лечь спать, если ему хочется, не может поесть, когда вздумается, не может хранить в тумбочке дорогие сердцу вещи — их или украдут, или отнимут.
Личное пространство
Воспитанникам детского дома приходится привыкать к отсутствию личного пространства. Общие душевые, туалеты без перегородок, спальни казарменного типа, где расстояние между кроватями измеряется десятком сантиметров. Об уединении можно забыть навсегда. Дети подвергаются постоянному стрессу, который медленно атрофирует чувство стыда, стеснения, личных границ. Впоследствии знакомство с этими границами проходит очень тяжело: это осложняет социализацию ребенка и в семье (если повезет), и в обществе. Что происходит с внутренним миром ребенка в таких условиях, догадаться несложно: это очень глубокие травмы на всю оставшуюся жизнь. Человек не может развиваться как личность, если ему не позволено даже остаться наедине с собой.
Детский дом — «территория безопасности»
Многие детские дома России, конечно, внешне изменились к лучшему. В них тепло, приличная мебель, новая сантехника, однако мало что в нашей стране делается действительно для людей. Сегодня существуют нормы и правила, которые призваны обеспечить «безопасность» воспитанников. Детей редко вовлекают в деятельность, которая доступна «домашним» (так сами воспитанники называют детей, у которых есть семья).
Мастерские, приусадебные участки и кухни, где ребята могут учиться готовить, — все это исчезло из детских домов под предлогом обеспечения детской безопасности. Никому не хочется нести ответственность за то, что они могут пораниться. Да и возиться с детдомовскими никому не хочется — воспитатели получают не самую большую зарплату, и мотивации для того, чтобы работать сверх необходимого минимума, у них мало. Поэтому им эти «доктрины безопасности» только на руку.
Готовит ли детдом к суровым будням?
Вся эта безопасность, режим и вездесущие ограничения, кроме которых ничего нет, — все это приучает детей к определенному укладу, далекому от реальности. Бытует мнение, что детдомовские дети очень независимы и самостоятельны, однако на деле все наоборот.
Воспитанники выходят из приюта совершенно неприспособленными к жизни — весь их мир состоял из упорядоченной, повторяющейся цепочки событий и людей, которые говорили им, что делать. Детдомовцев никто не учил работать, вести хозяйство, считать деньги, задумываться о том, откуда берется еда. Кроме того, те частички реальности, которые просачиваются в застенки приюта, как правило, состоят из подаренных игрушек и улыбающихся, ласковых студентов-волонтеров, обрушивающих на детей потоки любви и обожания. Это формирует у воспитанников стойкие иллюзии, и в итоге последующая социализация проходит еще больнее. Лишь немногие выпускники детских домов находят свое место в обществе — большую часть ждет незавидная судьба.
Как складывается судьба воспитанников?
Точной всероссийской статистики, которая рассказывает о судьбах выпускников детских домов, попросту не существует. Во-первых, потому что никто не заинтересован в сборе таких данных — цифры будут неутешительными, да и мало кому они нужны. Опросы проводят только благотворительные организации: например, фонд «Дети наши», который старается собирать данные по конкретным учреждениям.
Выборка последнего исследования состояла из 292 человек, и специалистам удалось отследить судьбу лишь 39% выпускников. Из них 20% окончили колледжи, освоили самые элементарные специальности и работают. Жизнь 12% складывается тяжелее: им не всегда хватает денег на одежду и еду. Оставшиеся 7% сидят в тюрьме, бедствуют или скончались — это примерно 20 человек.
Вроде бы не так плохо, но справедливо будет отметить, что все участники этого опроса проходили специальные программы социализации, которые реализует фонд, и это, конечно, сыграло свою роль. Однако это исключение, а не правило. К тому же ничего не известно о судьбах еще нескольких сотен людей — но вся существующая картина позволяет заключить, что вряд ли они сейчас живут роскошно, работают в IT-компаниях и каждый день завтракают панкейками в «Шоколаднице». Вряд ли их судьбам можно позавидовать: у воспитанников детского дома с ранних лет заложен паттерн: «Тебя не ждет ничего хорошего».
Детские дома — это бизнес
Изменить существующее положение вещей очень сложно. Огромная проблема состоит в том, что детские дома — это полноценный сегмент экономики, прибыльный бизнес, в который ежегодно вкачивают огромные деньги. Обслуживание, содержание, ремонт — все это многомилионные бюджеты, на которых имеют возможность нажиться областные и районные чиновники. Никто не даст просто так разрушить существующий порядок вещей. Для сравнения: во многих странах Европы суммы финансирования, которые получают детские дома, напрямую зависят от их эффективности. А эффективность, в свою очередь, определяется количеством детей, для которых нашли семью.
Дом ребенка. Взгляд изнутри. История Домов ребенка в России
Продолжаю рассказывать о проблемах Дома ребенка, о его истории, сотрудниках, воспитанниках.
Подробные истории о детях Дома ребенка:
Сейчас решают — быть Дому ребенка или не быть, хорошо это или плохо.
Дома ребенка — это не хорошо и не плохо. Они просто есть. Пока нужны. И скоро исполнится сто лет их существования.
Сразу хочется уточнить некоторые детали. В Доме ребенка малыши находятся с 2 месяцев до 3-4 лет, в зависимости от состояния здоровья. Далее — детский дом. Там живут ребятишки — от 3 до 7 лет. Затем детей переводят в школу-интернат, где они находятся до совершеннолетия.
В основном это совершенно разные заведения. Дом ребенка и Дом инвалидов, куда отправляют некоторых наших детей, относятся к Минздраву. А Детские дома и школы-интернаты — к Министерству образования.
История домов ребенка: как все начиналось
Сначала Дома ребенка находились в неприспособленных помещениях. За детьми ухаживали люди без специальной подготовки. Не хватало питания, одежды, медикаментов. Дети умирали от тифа, дизентерии, дифтерита. Из 50—70 детей Дома ребенка умирало от 5 до 20 детей в месяц. Не хватало медработников. Врач и медсестры из городских больниц посещали детей 1-2 раза в неделю. Не было специализированных детских врачей.
Правительство России с каждым годом уделяло все больше внимания детям-сиротам. Строились специализированные здания Домов ребенка, детских домов и интернатов. Появлялось современное оборудование: кухонное, прачечное; паровое отопление, горячая вода.
Выделялись деньги на питание, одежду, мебель, игрушки. Постепенно работать с детьми стали разрешать только сотрудникам со специальным образованием: медицинским, педагогическим, психологическим.
Несколько лет назад для наших детей было построено новое здание по специальному проекту. Были спроектированы и построены удобные игровые комнаты для детей, спальни, кабинеты для специалистов. Появились новые кабинеты с медицинским оборудованием: диагностическим, лечебным, зубоврачебным, кабинеты для массажа, сауна, зимний сад, веранды для прогулок. Наш мир достиг высокого уровня технологического оснащения во всех сферах жизни.
Дом ребенка — это детище медиков и воспитателей
Когда я пришла работать, там уже были воспитатели. А раньше работали только медсестры. Вообще, Дом ребенка — епархия медиков. Поначалу с педагогами особо не считались. Детей без разговора забирали с занятия, с прогулки, с дневного сна на медицинские процедуры. Это и понятно. Врачи головой отвечали за жизнь и здоровье малышей. А дети в основном больные, среди них было много инвалидов.
Постепенно педагоги отвоевывали место и время для своей работы. Приходилось объяснять и доказывать, что педагогическая работа ничуть не менее важна. Со временем врачи поняли и признали, что работа воспитателей необходима.
В настоящее время педагоги и медики работают сообща.
Вместе оценивают психическое, умственное и физическое развитие воспитанников. Вместе участвуют в консультациях, педсоветах и психологических тренингах, проводимых педагогами.Очень часто малыши тяжело болеют и даже имеют инвалидность именно из-за своей брошенности. Они не чувствуют себя нужными в этом мире. Мамы, которые дали им жизнь, отказали им в любви.
История о больных детях
Это необычные дети. Они не могут, как здоровые детишки, бегать, прыгать, играть. Просто потому, что у них нет для этого физических возможностей. В Доме ребенка есть группы для детей-инвалидов, правильнее сказать — для детей с ограниченными возможностями. Там находятся лежачие дети. У них детский церебральный паралич, водянка головы и другие врожденные заболевания.
Работать с ними трудно, и физически, и морально. Каждый день видеть страдания этих детей — мучительно. Я видела, как в этих группах работают замечательные люди — воспитатели, медсестры, — которые вкладывают в развитие детей свою душу. Такое счастье, когда к деткам попадают специалисты с развитым зрительным вектором : проникаясь заботой и состраданием к детям, они дарят им возможность ощутить хоть какую-то замену эмоциональной связи, которая должна быть у мамы и ребенка.
Благодаря эмоциональной связи дети раскрываются, быстрее выздоравливают.С такими детьми, кроме медицинских процедур, проводятся каждый день занятия, по их возможностям, конечно. Им читают сказки, показывают картинки, проводят с ними музыкальные занятия и прочие развлечения.
Наши сотрудники любят этих деток, ухаживают, развлекают, но, когда они попадают в дом инвалидов, там уже нет такого тщательного ухода и эти дети долго не живут.В последние годы появилось намного больше малышей с синдромом Дауна. Хотя их всегда было немало. Этих деток в Доме ребенка все просто обожают. Они такие забавные, всегда радостные.
Это — очень музыкальные, любвеобильные детки. Они любят слушать музыку, танцевать под нее. У них отличный слух и ритм. Эти малыши есть в каждой группе и не по одному. Другие дети их любят, обнимаются с ними, играют, танцуют.
Благодаря тренингу «Системно-векторная психология», я поняла, что такие детки рождаются не случайно — именно они могут научить всех нас безусловной любви. Сделать мир светлее и мягче, снизить градус напряжения и ненависти в обществе.
Также немало появляется детей с аутизмом. Эти малыши с трудом идут на контакт, часто уединяются, не общаются с другими детьми и взрослыми. Это детки со звуковым вектором. Их состояние можно улучшить, если знать, как формируется аутизм и почему только детишки со звуковым вектором имеют предрасположенность к аутизму.
Такие дети психологически уходят в свой мир, так как очень чувствительны к звукам и смыслам слов. Они любят тишину, тихую классическую музыку. Понимать таких детишек стало возможным после тренинга, а значит, и появилась возможность помочь им.Многие педагоги и волонтеры стремятся брать на руки детей — и это правильно: всех малышей как можно чаще брать на руки, обнимать, нежно прикасаться к ним.
Ведь это помогает им ощутить чувство защищенности и безопасности, без которого невозможно полноценное психическое развитие.Огромное желание и энтузиазм работников Дома ребенка позволяют внести искорки радости и счастья в жизнь брошенных деток. Помочь им состояться и адаптироваться в жизни наилучшим образом, возродить веру в людей и в благосклонность жизни.
Но без понимания, как лучше развивать конкретного ребенка, мы можем наделать ошибок, которые только ухудшат и без того уязвимое психологическое состояние детишек.Уверена, что педагоги, психологи, воспитатели, врачи со временем будут готовы написать новую, современную историю развития домов ребенка в России, используя системные рекомендации.
Больше узнать об особом психологическом подходе к детям Домов ребенка, а также получить уникальные инструменты психологического взаимодействия с детьми можно уже на бесплатных онлайн-лекциях по системно-векторной психологии Юрия Бурлана.
Автор Елена Вахрушева, педагог-психолог
Статья написана с использованием материалов онлайн-тренингов Юрия Бурлана «Системно-векторная психология»
Софья Адамова
В России более полумиллиона сирот, но большинство из них живет в приемных семьях и у опекунов. Хуже всего приходится детям в детдомах, число которых, по данным Росстата, составляет более 70 000 (причем у большинства из них родители живы).
Преобладающее большинство выпускников детдомов не устраиваются в нормальной жизни: сбиваются в стаи, в лучшем случае живут на деньги от сдачи квартир и пособие по безработице, в худшем спиваются, становятся наркоманами или попадают на зону.
О том, что не так с нашими детдомами и почему их выпускники почти никогда не адаптируются в нормальной жизни The Insider поговорил с экспертами и самими детдомовцами.
Евгений, 26 лет, выпускник детдома
Я попал в приют в 2 года, у меня как бы мать алкашка была, причем конченая, она сдохла, когда мне было уже 7 лет от туберкулеза. Нас от нее из таких условий забрали, что лучше не вспоминать. Мне брат старший такие ужастики рассказывал, не буду лучше говорить, матом охота просто…
Нас было трое, все попали в детдом: я, Серега, брат-близнец мой, и старший. Старший брат умер от рака крови еще в 2008 году. Мы попали в разные детские дома. Серега с Тимкой попал в один, а я в другой. Причем, в последствии я прошел 2 детских дома и 3 интерната, а они так и воспитывались в одном. Я с ними не общаюсь, ни с братом, ни с родственниками. Это мне не семья, я их не знаю, они меня не знают, не вижу смысла поддерживать с ними отношения. Если я им тогда в 2 года не нужен был, а сейчас я им нужен? Глупо как-то.
В детдоме ты живешь по одному из двух вариантов: первый — тебя учат воспитатели, второй — тебя учат уже старшеклассники. Детдом — это заведение закрытого типа, что-то между армией и казенным домом.
Все живут по понятиям: по понятиям старших ты не имеешь права слушаться воспитателя, должен идти против него, а по понятиям воспитателя, ты должен его слушать (но тогда будешь тут же избит старшеклассниками). Но воспитатели отработали смену и ушли, а старшеклассники-то остались, они никуда не делись.
Я до сих пор помню, когда меня уже перевели в старшую группу, мы уже все дрались между собой, то есть ставили нас стенкой друг с другом, даже если мы не хотели драться, нас заставляли. Я в 6 лет уже к этому привык. Мы дрались не то что до разбитого носа, а уже до того момента, пока руку или ногу не сломаем друг другу.
Мы дрались не то что до разбитого носа, а пока руку или ногу не сломаем друг другу
Когда ты не слушаешься воспитателей, они обращались к старшеклассникам, поручали им: вот этого надо наказать. Вот и все, чтобы воспитателям потом не попало, что они избили воспитанника.
В среднем каждый второй год проводил в психушке. Нужно было и авторитет ставить, причем, старшеклассники, еще когда я переходил в новую группу, это объясняли. Заходишь, сразу вычисляешь, кто главный и стараешься его вырубить, и все.
После этого тебя свои не трогают, но зато система начинает грызть потихоньку — тут ты выбираешь, либо свой, либо чужой. Я брал сторону ребят, потому что я с ними жил, и в психушку мы, в принципе, ездили все вместе. Почему я должен поддерживать воспитателей, которые рано или поздно тебя все равно в психушку отправляют, неважно, хорошо ты себя ведешь или плохо?
Можно за что-то попасть в психушку, а можно просто так туда угодить. Примерно за три дня наше «радио», разведка, сообщала о том, что тебя заберут. Перед тем, как тебя увезут, ты можешь, в принципе, безнаказанно избить человека, например. Ну а что? Тебя все равно никто не посадит.
Однажды, когда мне было 7 лет, меня лишили еды на три дня. А я старшеклассникам пообещал, что не буду есть неделю, чтобы эту дуру-воспитательницу уволили. В общем, она не давала мне есть, причем сознательно — ты должен не просто пропускать обед, а садиться со всеми за стол, только к куску хлеба притронешься, получаешь железной указкой по голове. Когда на четвертый день я сам отказался от еды, она решила подговорить класс, чтобы меня накормить. Естественно, я прекрасно понимал, что если я дал слова «старшакам», надо его держать, иначе… Ну вы поняли, тут без вариантов. Правда, потом я пожалел, что не ел неделю — воспитательницу не уволили, она отправила меня в психушку, написала в характеристике всякую фигню, а там меня заставляли жрать внутривенно. В такой ситуации ни ребенок, ни взрослый не могут пойти на компромисс, это будет означать, что они проиграли.
В общем, она не давала мне есть, причем сознательно — ты должен не просто пропускать обед, а садиться со всеми за стол, только к куску хлеба притронешься, получаешь железной указкой по голове
Воспитатели — это в основном люди пожилого возраста, которые уже почти на пенсии либо на пенсии. С молодыми нам проще было. Была у нас одна воспитательница, она была на подмене, когда старую уволили. Мы с ней и в походы ходили, она могла спокойно нарушить устав, допустим, не давала нам домашнего задания: взяли, собрались и пошли в поход. Она по скалам любила ходить, даже возила нас на свои деньги в Горный Алтай.
Она нам объясняла оказывать первую помощь при переломе ноги, технику безопасности, у нас был случай ее применить, когда парень ногу сломал — неправильно привязал веревку. Естественно, мы провернули все тихо, в больницу никто обращаться не стал, знакомый хирург наложил гипс. Парень упал на горе, мы его тащили по очереди. Я курю с 7 лет, но когда она приходила, мы при ней не курили, хотя она нам ни слова не говорила — нам стыдно было при ней курить. А при других воспитках мы, в принципе, могли и в открытую закурить, а что? Терять-то нечего. Потом воспитатель уехала — ее за что-то уволили, вернее, заставили уволиться.
Остальные пытались силой нас все заставлять, если мы отказывались мыть, допустим, класс, например. Что они могли сделать? Подходили к старшим ребятам и говорили: вы можете до 12 или до часу ночи посмотреть телевизор, а взамен поставьте этого мальчика на место, а то он меня не слушается. Такие методы.
Все сводилось к тому, что вечером нас старшаки полупасят, а днем мы мстим. Для нас было нормой среди урока ударить старшеклассника, потому что мы прекрасно понимали, что вечером все равно нам достанется. Но лучше получить не просто так. Это жестокие правила, но после интерната они мне очень пригодились.
Как происходит перевозка в психушку: тебя в четыре утра поднимают, сажают в автобус, и везут. А если отправляют днем, то, как правило, скручивают тебя и тащат чуть ли не через весь интернат к машине, а потом туда затаскивают, и там дальше уже выхода нет.
Прежде, чем тебя привезти, тебе передают коробку с мылом, с порошком, причем по три ящика на каждого. Естественно, это подкуп врачей своего рода: мы вам помогаем моющими средствами, и вы нам помогите. Если в 6 лет меня отправили в психушку первый раз, я еще ничего не знал, меня обманули, что там санаторий, я еще сам сел в машину, провалялся месяц только в изоляторе, в одиночке, потом перевели в обычную палату. В 7 лет я уже никому не верил, в принципе, и прав был.
У тебя сознание меняется, ты думаешь, у тебя голова в ту сторону повернута, а она на самом деле ровно стоит. Если бы мне руки не привязывали, я бы сам свернул бы ее, потому что там мышцы сводит так, что…
Сейчас они еще хуже делают. Раньше ты мог психиатру что-то объяснить, а психиатр уже сам принимал решение. Он тебя примет в эту больницу, лекарств давать не будет, не будет колоть психотропные лекарства, возьмет тебя для выдержки на месяц-два, конечно, смотря какой врач. А сейчас такого нет, сейчас они делают все по бумагам так.
Я однажды объявил голодовку в этой больнице, потому что лежал уже больше месяца, должны были меня забрать, но не забирали. Как положено, все сделал, написал заявление, что отказываюсь от еды по такой-то причине, и врачу отдал, подождал три дня. В общем, выдвинул свои требования. Они три дня терпели, думали, что я шучу.
Если человек три дня не курит, он может бросит курить; если человек три дня не ест, он и от еды отвыкает. Они это поняли, стали звонить в интернат, просить, чтобы меня забрали. В итоге, за мной приехали через неделю, а если бы я не начал голодать, то пролежал бы там сильно дольше. Хотя мы там тоже неплохо чудили.
Мы в больнице даже подрабатывали: вскроешь процедурный кабинет с лекарствами там и циклодол, чего только нет, пожалуйста, продаешь нарикам одну упаковку по 50 руб. А что такое 50 руб.? Мы детских получали в месяц 50 руб., а тут за один стандартик 50. То есть мы еще и наваривались, сбегали оттуда, я сбегал раз десять, потом понял, что смысла бегать нет.
А смысл? После психушки у нас один пацан неплохо держался, он там авторитет даже поднял, но, видать, ему просто надоело все. Так он сделал вот что: приехал из психушки и просто вскрылся, а поскольку он спал на втором ярусе, а я — на первом, я проснулся от того, что на меня капает и моча, и кровь, все вместе.
Я проснулся от того, что на меня капает и моча, и кровь, все вместе
Сейчас для меня расслабление — это пойти куда-нибудь на ринг подраться, то есть не просто на улице, а это именно по договоренности. 10 на 10, 20 на 20, да, я так расслабляюсь. Но я же никому не мешаю. Раз в месяц мы деремся, бывает, конечно, что рука сломана, всякое бывает.
У меня есть сын Прохор. Жена, правда, сейчас уехала, сошлась с другим мужиком. Я ее пальцем ни разу не трогал. Она могла на меня сколько угодно наезжать, я мог терпеть долго. Ни ребенка, ни жену я никогда не трогал. Я не знаю, может быть, надо было почаще бить ее, многие мне говорили. Но она сошлась с этим мужиком, тот мужик избил ребенка. Ему дали 15 тыс. штрафа, и теперь я уже 2 месяца через прокуратуру ответа не могу добиться, где мой сын. Опека сказала, что не нашла никаких противоправных действий — ребенок упал с дивана. Хотя решение суда не пришло в силу еще к тому моменту. Потому что Марина же знает про мой диагноз. Она знает, что у меня олигофрения в степени дебильности, по бумагам стоит, это мне еще в детдоме поставили.
Когда я понял, что отношения начали портиться, она начала на меня кричать. И это сделала красиво: она, зная, что я фанат «Спартака», взяла, выкинула мои спартаковские вещи, которые для меня много что значат, с балкона. Я ее, естественно, послал на три буквы, а что я еще сделаю? А она повела меня в психушку, говорит, что я больной. Меня забрали, а ее что?
В общем, они, естественно, меня выпустили. Я прихожу часа в два ночи оттуда пешком, открываю дверь, захожу, Марина, вижу, из окна вылезла сама. Она думала, что я ее сейчас убивать буду. А нафиг, говорю, ты мне нужна, шалава, после этого. Уехала туда к себе в Кострому, а когда приехала, когда мне пришел отказ по инвалидности, она мне заявила: у меня другой мужчина теперь. Сейчас мне на нее насрать, сколько у нее мужиков. Единственное, не понимаю, сына-то мне зачем запрещает видеть? Я с июля месяца ребенка не видел, не знаю, что с ним.
Когда я вышел из детдома, решил с отцом встретиться. Купил водки, он пришел, мы выпили, я сразу решил ему ничего не делать. Знал, что он придет потом опохмелиться. В итоге, он пришел на следующий день, я ему налил, но сам не пил. И стал его избивать, переломал ему ноги. Приехали менты, я им все честно объяснил, сказал, что если меня посадят, выйду и убью его все равно. В итоге, он заявление не стал подавать, получил инвалидность и умер недавно уже. Я с тех пор его не видел. Жалею только, что мать живой не застал. Вот у нее я бы хотел спросить, почему она аборт не сделала? Ведь котят новорожденных топят, почему их жалеют, а людей нет? Почему нас обрекают на все это, непонятно.